Корсар. Юрий Корчевский

взяла себя в руки, вышла из спальни.

      Вышел и я. Однако где же комнатка, что мне отвели? Я прошёлся по дому и, к своему удивлению, не обнаружил ни одного слуги.

      Выглянул в окно. Да они все во дворе стоят, озябли уже на морозе. Воевода слишком прямолинейно понял мою просьбу, чтобы никто не мешал, и попросту распорядился всем выйти из дома. Я засмеялся. Он что, настолько солдафон или так сильно любит дочь? А ведь при неблагоприятном для Ксении исходе угрозы воеводы были абсолютно реальны. Умри его дочь на столе, я бы не дожил и до вечера. По спине пробежал холодок.

      Я вышел на крыльцо.

      – Всё прошло успешно, можно вернуться в дом, и молитесь все во здравие Ксении.

      Толпа слуг дружно упала на колени и стала истово креститься. Потом потянулись в дом, в тепло.

      Ближе к сумеркам домой заявился воевода. В доме сразу засуетились, забегали. Через некоторое время слуга известил, что наместник меня ждёт.

      Я спустился в уже знакомую трапезную. Воевода вкушал после трудового дня. На сей раз он предложил сесть.

      – Что скажешь, лекарь?

      – Сейчас покажу.

      Я поднялся наверх, взял замотанную в холстину удалённую опухоль, спустился вниз, положил на стол и развернул тряпку. Воевода перестал есть, подошёл поближе.

      – А это что?

      – То, что было в животе у твоей дочери и то, что я вырезал. Как заживёт рана, она будет здорова.

      Наместник изменился в лице, побледнел, похоже – ему стало дурно. Он бухнулся на стул, приказал:

      – Дай вина!

      Я налил в кубок вина, подал. Наместник жадно осушил кубок.

      – Бедная девочка, носить в себе эту дрянь! Как она себя чувствует?

      И только я открыл рот, как он поднялся:

      – Не отвечай, я сам посмотрю.

      Быстрыми шагами наместник направился по лестнице к комнате дочери.

      Ксения не спала, на лбу её была видна испарина. Плохо ей сейчас, но ведь после операции прошло всего несколько часов. И более крепкие люди, дюжие, здоровенные мужики, расползались, как кисель, после операции. Но девочка держалась, даже улыбнулась отцу.

      Я вышел. Пусть поговорят наедине.

      Через несколько минут наместник вышел, вернулся в трапезную. Снова подошёл к удалённой опухоли, посмотрел с отвращением. Неожиданно для меня взял свёрток в руки, подержал, опустил на стол.

      – Фунтов пять-шесть? Как думаешь?

      – Похоже на то.

      – И откуда эта дрянь берётся? Ты откель такой резвый здесь взялся? Что-то раньше я о тебе не слыхал.

      – Из Пскова.

      – Чего убёг?

      – Не убёг, сам уехал. Не хочу о том.

      – Твоё дело. Садись со мной, отметим.

      – Не могу, за ней сейчас присмотр нужен.

      – Ну один-то кубок вина разум не затуманит. Небось, не каждый день у наместника за столом сидишь.

      – Твоя правда, Демьян Акинфиевич.

      – Давай за Ксению! Чтобы выздоровела.

      Мы выпили, наместник показал рукой на еду:

      – Угощайся.

      Я не заставил себя упрашивать – наелся.

      Наместник выпил ещё.

      – Ты