Стеклянные тела. Эрик Аксл Сунд

бы приобрести новых покупателей, а желая снизить расходы, они смешивали наркотик с чем попало. В ход шло все, от сахара и хинина до опасных для жизни сердечных препаратов.

      Симон отпер верхний ящик комода. В ящике лежали четыре пакета с деньгами; он открыл один и выдал Эйстейну две купюры по пятьсот крон.

      – Чёрт, ну и бабок у тебя!

      Отец Симона платил ему за отсутствие десять тысяч в месяц, и этого хватало на квартиру и еду. Единственным требованием отца было не появляться дома, а это не бог знает какая жертва для Симона. Скорее – освобождение.

      Эйстейн забрал деньги; они с Симоном договорились увидеться позже.

      Когда Эйстейн скрылся, Симон прошел в кухню. На полу в разной стадии пробуждения полудремали трое каких-то парней. Симон пнул одного в спину:

      – Проваливай к чёрту.

      В отсутствие Эйстейна альфа-самец – он, Симон, даже если он тощий, как спичка.

      Молодой человек перекатился на спину и потянулся.

      – Сорри… – Потом он улыбнулся. – Как же классно вчера было, а! Голод такой крутой…

      – У него бывали выступления и получше, – фыркнул Симон.

      Парень сел и потер глаза.

      – У него? Голод с тем же успехом может оказаться девчонкой. Его ведь никто никогда не видел?

      – Понятия не имею, кто он. Да какая разница. Буди своих наркуш и выметайтесь.

      Парень зевнул, показав сухой желто-коричневый язык.

      – Ты здесь живешь?

      Во взгляде Симона презрения и сочувствия было поровну.

      – Нет, – ответил он. – Того, кто здесь живет, можешь считать мертвецом.

      Хуртиг

      Сибирь

      Лет сто назад на переезд в северо-восточный район Васастана смотрели как на ссылку в места не столь отдаленные, так что и по сей день район этот носит прозвище Сибирь.

      Йенс Хуртиг снимал двушку в пятьдесят семь квадратных метров, которая ощущалась как тесная и пустынная одновременно.

      Он проснулся раньше сигнала радиочасов, но проснулся не отдохнувшим. Так обычно бывало в первый день после отпуска; Хуртиг еще повалялся в кровати, потом оделся и прошел в гостиную. Вчерашняя прогулка на Рунмарё все еще отзывалась в ногах.

      Исаак спал на диване одетый, завернувшись в два одеяла. Наверное, прихватил с собой в Стокгольм холод из домика на шхерах. Когда они приехали туда, было четыре градуса, и за все проведенные там дни температура так и не переползла отметку в семнадцать градусов.

      Хуртиг подумал о своих родителях, живущих в Квиккъёкке.

      Для них семнадцать градусов дома в ноябре – роскошь. Мерзнут они по другой причине. Дочь, покончившая с собой, сделала их жизнь холодной, и неважно, что с тех пор прошло уже пятнадцать лет.

      На кухне Хуртиг включил кофеварку; когда она зафыркала, Хуртиг услышал, как зевает Исаак. Через минуту Исаак вошел с утренней газетой под мышкой.

      Исаак сейчас искал новую квартиру – вот как получилось, что он ночевал на диване у Хуртига. В Стокгольме так сложно найти жилье, что