Сказание о Йосте Берлинге. Сельма Лагерлёф

в темноте пыльные горлышки винных бутылок на стеллажах.

      Настала очередь буфетной и кухни.

      Майорша прощалась со своим домом. Со всем, что было нажито годами упорного, изнуряющего труда.

      И под конец она пошла в жилую часть.

      В столовой пощупала откидную доску столешницы.

      – Немало людей наелось досыта за этим столом.

      В каждой комнате она останавливалась ненадолго и шла дальше. Потрогала каждый из широких диванов, положила руку на прохладную плиту мраморного подзеркального столика на позолоченных ножках. Посмотрела на зеркало в багетной раме, увитой танцующими античными богинями.

      – Богатый дом, – задумчиво сказала майорша. – Вечная память человеку, одарившему меня всем этим.

      В бальном зале, где недавно еще бесились танцующие пары, кресла с высокими узорными спинками уже были расставлены в строгом порядке вдоль дубовых панелей.

      Майорша подошла к клавикордам и рассеянно нажала клавишу. Одинокая надтреснутая нота отозвалась во всей анфиладе комнат странным, тоскливым эхом.

      – И в мое время веселья здесь хватало…

      Резко отвернулась и пошла в комнату для гостей рядом с салоном. Служанка двинулась за ней. Здесь шторы были закрыты, и они окунулись в тревожный, вибрирующий мрак.

      Майорша подняла руку и притронулась к лицу девушки:

      – Ты плачешь?

      Служанка разразилась рыданиями:

      – О, госпожа… они разорят весь дом! Почему госпожа покидает нас? Почему она позволяет этим кавалерам, чтоб им… почему госпожа позволяет им здесь хозяйничать?

      Майорша потянула за шнурок. Тяжелые шторы немного разошлись в стороны.

      – Разве я учила тебя кукситься? Посмотри в окно! На дворе полно народу! Завтра и запаха кавалеров в Экебю не останется!

      – И вы вернетесь, госпожа? – Девушка улыбнулась сквозь слезы.

      – Мое время еще не пришло… Мой дом – дорога, постель моя – клок соломы. – Она слабо улыбнулась. – Но тебе я поручаю заботиться об Экебю. Сделай это для меня, девочка, пока я в пути.

      И они пошли дальше. Ни дочка пастора, ни хозяйка не заметили, что они не одни. Именно в этой комнате, которую они только что оставили, спала Марианна Синклер.

      Спала? Нет, она не спала. Она слышала каждое слово из их разговора. Слышала и все поняла.

      Она лежала, не шевелясь, и слагала гимн любви.

      – О, любовь, чудо из чудес! Меня бросили в ад, но ты превратила его в рай. Мои руки примерзали к железу, мои слезы застывали в жемчужины на пороге моего родного дома. Сердце мое окаменело от ненависти, когда я услышала, как бьют мою родную мать. В ледяном сугробе хотела я остудить эту ненависть, но явилась ты, о любовь. Любовь! Огнем своим ты согрела мое сердце, которое ничто не могло растопить, только ты. И что мои страданья по сравненью с этим неземным блаженством? Ничто. Я порвала все цепи, у меня нет отца, нет матери, нет дома. Люди отвернутся от меня и осудят. Наверное, ты так и задумала, великая и необъятная любовь, ты не могла допустить, чтобы я стала