Русский Париж. Елена Крюкова

Спортивной лиги Франции: сейчас церемония награждения, позвольте!

      Немка стояла в сторонке, кусала бледные губы. Она пришла третьей. Серебряная призерка, бразильянка, завязывала ночь волос в тяжелый узел. «Я уже придумал, какую коллекцию сделаю на нее, на Мари-Жо, – сказал Юмашев Картушу, когда они вышли из стадиона на горячий ветер площади. – Ночной Каир. Ночи Египта».

      «А что, это мысль! Восток, это превосходно! Сделаем на троих грандиозное дефиле. Пирамиды! Индия! Мексика! Япония!»

      «Ты Азию забыл. Тибет. Гималаи».

      «Да, пожалуй. Как назовем?»

      «Восток есть Восток. Помнишь Киплинга? Но Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись».

      Юмашев покусал губы. Понюхал пахнущие табаком пальцы. «Сумасшедшее дефиле. Такого не было в Париже еще никогда. И нигде в мире. Ночи Каира! Водопады Японии! Индийская жемчужина! Колдуньи Марокко! Колокола Тибета!»

      Картуш рассмеялся, хлопнул Виктора по плечу. «Теперь ты забыл. Мексика. Ты ж про Мексику сболтнул. Эта земля сейчас в моде. Гляди, как у нас в Париже разворачивается этот пройдоха из Мехико, этот социалист!» Кто, непонимающе глянул Юмашев. «Доминго Родригес! Пузан! А сколько мощи в пузатом бочонке! Самого Микеланджело обскакал! Вроде как сейчас Мари-Жо – всех обставил! Росписями своими весь мир разукрасил! Слыхал, сейчас он во дворце Матиньон работает? У-у-у! Представляю, что он там наворочает! Троцкий, пирамиды майя и канкан в Мулен-Руж в одном котле! Слушай, а в Мексике – танго танцуют?»

      Юмашев застыл на тротуаре, как вкопанный. Авто шуршали, проносясь мимо. В глазах русского плясали солнечные бесенята.

      «Танго, говоришь? О да, танго!»

      Он придумал. Он сделает танго-дефиле. Платья в виде пирамид. Конские хвосты на затылках. Куколки будут выходить на подиум босиком. Танго – босиком танцевать! Мужчина с женщиной. Женщина с женщиной. Мужчина с мужчиной. Кукла с куклой. Это будет скандал! А музыка? Кому заказать музыку такого, невероятного кукольного танго? Была бы идея, композитор найдется. Счастье, он богат, чтобы заплатить за хорошее искусство!

      Колдуны Марокко

      Глава восьмая

      Я шарманщице суну в ладонь – на стопарь: на, старуха, согрейся в мороз.

      А в Париже – декабрь, а в Париже – январь, и лицо все опухло от слез.

      Жри каштан, эмигрантка!..

      Не выйдет Ла Моль

      целовать твой немытый подол.

      Я летучая мышь или черная моль?

      И сабо мои стоят – обол.

      И подбит ветерком мой изодранный плащ с соболиным – у горла – кружком.

      Чашку кофе, гарсон!..

      Я замерзла, хоть плачь.

      Я застыла забытым снежком.

Анна Царева. «Я себе затвердила…»

      Шевардин репетировал ночью в пустом зале.

      Вот где всласть попел. Погремел свободным, широким, вольным голосом.

      «Да, я гром. Я – громоподобен. Но кто здесь услышит меня?!»

      Странные прозрачные фигуры явились