Необходимость рефлексии. Статьи разных лет. Ефим Гофман

и в 70-е, и в первой половине 80-х годов)… Но на это «празднество Расина» (если пользоваться известной мандельштамовской метафорой) я, родившийся в 1964-м, безнадёжно опоздал.

      Обнадёживавшие отголоски настроений, характерных для той эпохи, казалось бы, то и дело вспыхивали в атмосфере первых лет перестройки: на страницах тогдашних газет и журналов, в стилистике новых телевизионных программ, в выступлениях с трибун нашумевших писательских и кинематографических съездов. Эйфория моя, обусловленная этими моментами, прошла, однако, достаточно быстро.

      С течением времени ощущалось, что несравненно больший общественный отклик снискали совсем иные тенденции, носившие характер удручающе-прямолинейный и… мобилизационный (!). Всё более и более активно внедрялось в сознание просвещённой среды представление о том, что единственный выход из ситуации, сложившейся в стране – решительный и тотальный слом существующей системы.

      Подготовить общество к подобному развитию событий был призван ряд установок, в нетронутом виде заимствованных из некоторых узко-«партийных» диссидентских кладовых: категоричная и непримиримая (что твои советские официозные догмы!) идеология антикоммунизма; фанатичный культ Солженицына, не допускающий ни малейшей возможности спора с политическими, эстетическими, обще-нравственными воззрениями новоявленного духовного вождя и пророка; выхолащивание подлинной сути понятий либерализм, либеральные ценности (подробнее о характере этого явления см. в моей статье о киевском русском оранжизме).

      Ещё в 70-е годы факт популярности подобных идеологических установок вызывал обоснованное недоумение у некоторых видных деятелей русской культуры, оказавшихся в эмиграции. Не случайно тот же Е. Г. Эткинд открывал свою мемуарно-публицистическую книгу «Записки незаговорщика», впервые изданную в 1977 году, такими словами:

      «На Западе нередко сталкиваешься с полным отрицанием того, чем жила интеллигенция Советского Союза на протяжении почти шестидесяти лет, – всей созданной ею гуманитарной науки и литературы, всех её поисков, если только они не носят явно оппозиционного характера. Некоторые из наиболее радикальных «заграничных русских» закрывают глаза на интеллектуальную жизнь советской страны, <…> словно в течение всего этого исторического периода имело место только одно: насилие партийно-государственной власти над умами и душами граждан. Это – вульгаризация, а значит искажение реальности, ведущее к ложным выводам и логическим тупикам».

      Так уж сложилось, что полный объём информации о дискуссиях русского зарубежья в перестроечные годы нам был ещё недоступен. Выстоять под лавиной тогдашнего идеологического прессинга многие из интеллектуалов оказались не готовы.

      После августа 1991-го года развитие событий действительно пошло по радикальному сценарию. В результате СССР распался.

      Вряд ли может воодушевлять расклад, образовавшийся на руинах бывшего Советского