Необходимость рефлексии. Статьи разных лет. Ефим Гофман

(что твой Тургенев!):

      – Мы не успокоимся. Мы как саранча пройдём по всем вашим богатым землям. Пройдём и пожрём. Нам не привыкать к чужому золоту и чужой крови. Мы прикарманим ваши банки, ваши замки, ваши Лазурные берега и Сан-Франциски. Нас много, и мы сильнее.

      Аппетит приходит во время еды. Не ограничиваясь чужим опусом, Терц в спиритическом экстазе переходит на стихи… собственного сочинения:

      Да, Скифы – мы! Да, азиаты мы,

      С раскосыми и жадными очами.

      Вот кто, оказывается, настоящий автор блоковских «Скифов»[4].

      Ай да Терц! А мы-то думали: как хороши, как свежи были розы. Какие ещё розы?! О каких хлипких, тщедушных цветочках может идти речь, если нашему вниманию предлагаются такие рифмы, такие ягодки?!

5

      Вернёмся всё же к проблеме действительность и искусство, волнующей брежневообразного персонажа из первой картинки. На самом деле – куда больше (хотя и в ином ракурсе) она интересует писателя, нарисовавшего персонажа мимолётным росчерком своего пера.

      Сама жизнь для Синявского – понятие объёмное, стереоскопичное. К разным аспектам этого понятия он относится неодинаково. Жизнь дорога, близка, интересна писателю в измерении свободоносном, культуротворном и чужда, скучна в измерении обыденном, рутинном.

      В том и состоит главная дерзость концепции «Прогулок с Пушкиным», что автор книги рассматривает творчество и судьбу великого поэта в свете предельно острого, конфликтного столкновения различных измерений бытия.

      Именно поэтому Синявский может позволить себе охарактеризовать обстоятельства пушкинской биографии, ставшие причиной дуэли и смерти, эпатирующим «дала или не дала?». Резко снижая сакраментальное «быть или не быть», писатель своим скабрезным вопросцем-аллюзией одновременно… поднимает суету сует человеческого существования Пушкина, его отношений с Натальей Николаевной до высоты, до значимости неотвратимых и грозных шекспировских ударов, пращей и стрел судьбы.

      Именно поэтому Синявский может позволить себе дерзко интерпретировать саму дуэль пушкинскую не как поединок с Дантесом, но как сражение двух ипостасей Пушкина: Поэта с Человеком. Мало того. Присоединяясь к дуэлянтам, сам Терц затевает на страницах книги стрельбу с помощью нехитрого средства – одной-единственной буквы П (ау, Пырнуть Пером!):

      «<…> как ему ещё Прикажете Подыхать, Первому Поэту, кровью и Порохом вПисавшему себя в историю искусства?» (буква П выделена мною – Е. Г.).

      Именно поэтому Синявский может позволить себе дерзкое понятийное противопоставление: жить – гулять. Бескрылое, приземлённое жить – и праздничное, вольнолюбивое гулять.

      «Некоторые считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно». Эти слова Синявского, завершающие книгу «Прогулки с Пушкиным» – его наивысшая похвала Поэту.

      Для Синявского энергия дерзости – своего рода мотор. С его помощью образы и идеи художника

4

Фантастическое примечание IV. Впрочем, известно ведь, что Терц – не просто игрок, но – шулер. Потому и с высокой словесностью он, подобно Хлестакову, «на дружеской ноге». Спутать все карты, подтасовать цитаты – для него всё едино.

Кто сказал, что «На берегу пустынных волн // Стоял он, дум великих полн» – начальные строки пушкинского «Медного всадника»? В своих «Прогулках…» Терц нам внятно объяснил, что никакой это не Пушкин, а – о Пушкине. Пастернак. Борис Леонидович. «Тема с вариациями».

Какой олух мог приписать набившее оскомину «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» разночинцу-журналюге Некрасову? Повыше, повыше надо брать! То бишь – поархаичнее. Не иначе как патриарх российской словесности Ломоносов установил сей закон, а Пушкин – взял да и попрал. И «ушёл в поэты, как уходят в босяки» («Прогулки с Пушкиным»).

Что же до Блока, то этот – вообще босяк закоренелый. Наш Абрам ещё за 18 лет до того, как окончательно заграбастал «Скифов», успешно в них порылся. Оказывается, в знаменитом четверостишии:

«Мы широко по дебрям и лесам Перед Европою пригожей Расступимся! Мы обернёмся к Вам

Своею азиатской рожей», – инверсией, выделенной нами курсивом, поэт… «вуалирует наглую рифму»(см. эссе «Отечество. Блатная песня…»).