Тест для ангелов. Серия «Корни и крылья», книга 2. Таша Истомахина

облику чуть больше потрепанности жизнью, чем обычно. Жилистость перешла в болезненную худобу, рост словно уменьшился на пару сантиметров, а залысины на лбу стали больше. Глаза потемнели, в них больше не было густой синевы. Болезнь проложила новые морщинки по его щекам, такие глубокие, что, навряд ли, они когда-нибудь разгладятся хорошим питанием и свежим воздухом. Был он небрит, всклокочен сильнее обычного, да и пижама не каждому к лицу. Лишь доброта и самоирония не пали под давлением обстоятельств, по-прежнему оставаясь его сильной стороной.

      Савелий улыбнулся мне так, словно просил прощения.

      – У меня такое чувство, что я какую-то глупость сказал или сделал.

      – Когда?

      – В день приступа. Ты что-то про меня теперь знаешь, а вот что именно, я не могу вспомнить.

      – Это у тебя галюники от инфаркта, – заверила я его.

      Савелий, соглашаясь, покачал головой.

      – Мне жаль, что я испортил всем праздники. Вот ты бы могла лучше время проводить, чем здесь в больнице.

      – Знаешь, я почти справилась с непонятным чувством ответственности за тебя, так что совсем скоро перестану навещать.

      – Чем займешься? Ведь уйма времени освободиться.

      – Может, наконец, выучу какой-нибудь язык, например итальянский.

      – Неплохо… А я вот, знаешь ли, «обнулился». Всё, что раньше радовало, как-то потеряло смысл. Ничегошеньки не хочу. Практиками точно не буду заниматься. И читать не тянет. Йогу, наверно, брошу.

      – Может рыбалка?

      Савелий не успел ответить, потому что в палату спиной зашел санитар, вкатывая какой-то громоздкий прибор на колесиках. Обернувшись на нас, Санта мгновенно просчитал ситуацию как безобидную и ничуть не сомнительную. Сказал мне: «Можешь не выходить. Голить его не будем», а Савелию – «Жена твоя велела главврачу, ещё на какую то х… тебя обследовать».

      Савелий заметно взгрустнул и перевел тему на самого медбрата:

      – Что с рукой?

      – Травма, – коротко отозвался Санта, разворачивая прибор между окном и спинкой кровати.

      – Спортом получил? – не отставал от него Савелий.

      Санитар ответил не сразу, да и слова выдавил из себя с трудом:

      – Нет. Били… и рвали.

      Почувствовав, что получилось совсем кратко и жутко, Санта неохотно добавил:

      – Жить не мешает, но рука бередлива.

      Тут я совершенно некстати вставила:

      – У меня тоже как-то болело плечо. Так я, когда чистила зубы, то руку держала, не шевеля, а сама головой вдоль щетки водила.

      Санитар оставил прибор в покое и, развернувшись, посмотрел на меня в упор. Я заморгала часто. Не потому, что испугалась, а от того, что не знала, как он отреагирует на неуместное замечание. Говорят же: «Хочешь узнать человека? Тогда задень его. Человек – это сосуд. Чем наполнен, то и начнёт выплёскиваться из него».

      Из Санты теплым голосом полилось сочувствие:

      – Боль приживчива, приурочлива. Боль врача ищет. Скажется, и сразу услышишь, где она – в боку или в голове. В словаре одном про неё написано, что она по чувству бывает разная – колючая,