Первая ночь поста. Рэй Брэдбери

охотничью свору. Осень, зиму и начало весны я писал по восемь страниц в день, вечерами мы их обсуждали, а ближе к полуночи, готовый вернуться в отель «Ройял Иберниен», я будил килкокскую телефонистку и просил соединить с самым теплым (хоть и неотапливаемым) местом в поселке.

      – Кабачок Хибера Финна? – кричал я в трубку. – Ник здесь? Попросите, пусть приедет за мной.

      Мысленно я видел их, местных парней, у щербатой зеркальной стойки, похожей на зимний пруд, где из-подо льда таращатся они сами, как нового рода утопленники. В их толчее, в их свистящем «гляди-чего-скажу» молчаливо высится Ник, мой сельский водитель. Мне слышно, как Хибер Финн кричит от телефона и как Ник отзывается:

      – Все, сейчас меня здесь не будет!

      По прошлым ночам я знаю, что «все-сейчас-меня-здесь» – процесс несуетный. Скорее это медленный отрыв, степенный наклон торса, когда центр тяжести мало-помалу смещается в дальний, пустующий край комнаты, где одиноко мается забытая всеми дверь. Цель его – не повредить изысканное плетение разговора. Тем временем нужно поймать, связать и пометить десятки нитей утка и основы, чтобы назавтра под хриплые возгласы узнавания на лету подхватить челнок и с порога включиться в беседу.

      По моим прикидкам, большая часть пути – через кабачок Хибера Финна – занимала у Ника полчаса. Меньшая – от поселка до дома, где я жил, – минут пять.

      Так было и в последнюю ночь перед Великим постом. Я позвонил и стал ждать.

      Наконец из ночного леса вылетел «Шевроле» 31-го года выпуска, торфяно-рыжий, как и сам Ник. Машина и водитель, сопя и отфыркиваясь, плавно вкатили во двор; я сбежал по ступеням в безлунную, ярко-звездную ночь.

      За лобовым стеклом царил безраздельный мрак: приборная доска много лет как почила в мире.

      – Ник?

      – Он самый, – послышался доверительный шепот. – Славный вечерок, теплый, а?

      Термометр показывал пятьдесят,[1] но Ник ни разу не забредал южнее Типперари, а тепло – понятие относительное.

      – Да, хороший. – Я сел на переднее сиденье и с хрустом захлопнул ржавую дверцу. – Ну, как жизнь?

      Примечания

      1

      Пятьдесят градусов по Фаренгейту соответствует десяти по Цельсию.

1

Пятьдесят градусов по Фаренгейту соответствует десяти по Цельсию.