Изобилие (сборник). Роман Сенчин

через сумки, путаясь в добротном казенном тулупе – клеймо-звездочка на подоле, двигается милиционер.

      Второй стоит надо мной:

      – Ваши документы.

      Я вытащил из-под свитера, из нагрудного кармана рубахи паспорт. Милиционер взял его, полистал.

      – На таможню, – велел, сунув паспорт в карман, и добавил строго: – Со всеми вещами!

      Он перешел к соседним сиденьям, а я с сумкой полез к выходу.

      На улице мороз, ночь. Сразу начинаю дрожать, кутаться в пальтишко. Вспоминаю, нет ли у меня чего-нибудь запрещенного.

      Вагончик таможни огорожен со стороны дороги бетонными плитами, с его крыши на автобус направлен свет мощного прожектора. У дверей стоят двое молодых людей в гражданской одежде, в руках у них автоматы.

      В вагончике досматривают троих. Я встаю у перегородки, ожидая своей очереди.

      На столы вывалено содержимое карманов: бумажники, сигареты, спички, носовые платки, зажигалка, мелкие деньги, пуговица, карманный сор. Милиционеры осматривают это тщательно, кропотливо. И из сумок достается все, что есть. У кого-то бритва и полотенце, у другого бутылки пива, у третьего сало…

      Очень долго задерживаются с парнем, в сумке которого оказывается пакет с (как он объяснил) семенами. В пакете бумажные сверточки. В сверточках что-то хрустит. Что же это? Действительно семена? А может быть?.. Пакет развязывают, сверточки разворачивают, и милиционеры сообща смотрят, трогают, нюхают, советуются, спорят.

      Наконец парень с семенами отпущен. Мой черед выворачивать карманы и выкладывать вещи из сумки.

      У меня – как у всех: курево («Беломор»), коробок спичек, грязный носовой платок, булавка, мелочь, ручные часы без браслета, автобусные билетики. Ничего криминального, правда, подозрение вызывают папиросы, каждую из них осматривают, нет ли внутри чего. Нет. А в сумке – комок белья в стирку, книга, кулек с хлебом и остатками колбасы, зубная щетка и зубной порошок в баночке. Баночку вскрывают, порошок нюхают, колют спицей.

      – Пастой лучше чистить-то, – дружелюбно замечает один из милиционеров, – чем мелом этим.

      Я отвечаю:

      – И дороже.

      Ну, все в порядке, я свободен. Паспорт мне возвращен. Сгребаю со стола белье, книгу и прочее, сую в карманы «Беломор», спички, часы. Иду к автобусу.

      Автобус тарахтит, глушить мотор на таком морозе небезопасно.

      Водитель ходит перед фарами, курит, ворчит:

      – Соляры сколько горит, мать вашу так!.. И чего все надо?.. Каждый раз такая!..

      Он бросает окурок, оббивает с ботинок снег о колесо и лезет в кабину. Я закуриваю, топчусь, чтоб не закоченеть. Холод страшный – даже глазам больно, – глубокая ночь, тайга и горы вокруг, в небе звезды горят ярко-ярко, и даже свет прожектора, фар не делает их блеклыми. Жутковато. Еще эти пареньки с автоматами…

      Не курится, дым плотный, боюсь им задохнуться. Топчу почти целую папиросу.

      Идет поверхностный