Золотой гребень для русалки. Наталья Солнцева

сам руководил разгрузкой и расстановкой мебели. Отреставрированные в специальной мастерской шкафы, столы, буфеты и диваны XIX века не представляли музейной ценности, но обошлись недешево. Часть он приобрел с рук, часть – в антикварных магазинах, выложив не запредельную, но ощутимую для его кошелька сумму. Борецкого нельзя было назвать ни расточительным, ни скупым. Он тратил в меру, не выходя за рамки своих возможностей.

      – Самое дорогое не обязательно самое лучшее, – любил повторять он, выбирая вещи.

      Понедельник выдался морозный, светлый. Все блестело. Парк стоял серебряный, ослепительный в лучах зимнего солнца. На крышу дома намело снега. Примыкающую к входу аллею и крыльцо с утра успели расчистить, а флигель тонул в сугробах.

      Борецкий, в шубе нараспашку, без шапки, с красными щеками бегал со двора в дом и обратно, покрикивал на грузчиков, давал указания рабочим. Привезенная им из города экономка, – как он называл домработницу, – обходила комнаты, осматривалась, готовилась взять бразды правления в свои руки. Илья Афанасьевич приказал к Новому году все обустроить, подготовить к приему гостей. Он что-то грандиозное задумал, настоящие святочные гулянья закатить – во всю широту русской души.

      Коренной костромич, Борецкий поднялся на перевозке грузов по Волге, на торговле рыбой, лесом, и недавно обзавелся собственной маленькой флотилией. Его мечтой был пассажирский красавец-пароход, роскошно отделанный в стиле ретро, как «Ласточка» господина Паратова из кинофильма «Жестокий романс». Переезд в Москву не отбил у него охоту прокатиться по Волге на собственном пароходе.

      Другую свою мечту – обзавестись помещичьей усадьбой – он уже осуществил.

      – Ну как, Ульяновна, нравится тебе здесь? – спрашивал он дородную экономку, похожую на купчиху, – с забранными в узел волосами, в темном, наглухо застегнутом платье, в накинутом на плечи пестром платке. – Правда, хорошо? По-нашему, по-домашнему. Я потом за флигелем баню велю срубить. Любишь париться?

      – Люблю, – степенно отвечала женщина.

      Она относилась к Борецкому как к сыну. С женой хозяину не повезло, хилая попалась, квелая, ни к чему не пригодная, – ни к домашним хлопотам, ни к работе, ни к деторождению. Жили супруги раздельно уже годков семь, но официально не разводились.

      – Вы бы на улицу не выскакивали без шапки-то, – сказала ему Ульяновна. – Декабрь нынче лютый. Небось все двадцать пять градусов морозу. Простудитесь, а мне потом горчичники ставь.

      – Так ведь тебе в радость…

      Борецкий относился к Ульяновне уважительно, прислушивался к ее мнению и даже мог спросить у нее совета по поводу крупной покупки или продажи. Чутье экономку еще ни разу не подводило. Как скажет – так все и исполнится. Видно, и вправду она купеческого роду-племени.

      Сам Илья Афанасьевич слыл человеком со странностями. С детства имел склонность к старинному укладу жизни, к народным гуляньям, ко всему исконно русскому – от одежды до пищи, приготовленной в печи. Если бы не бизнес, то ходил бы в шелковой косоворотке, в поддёвке