Вдох-выдох или шёпот Ангелов. Ира Берсет

овал по светлым вагонам. Угрюмые, заторможенные пассажиры, ещё не совсем оправившиеся от снов, под монотонное качание поезда погружались в новое оцепенение. Оно сплеталось из мыслей, воспоминаний, надежд, желаний, но по большей мере, из пустоты. Последний случай был его. За многие годы отсутствие чувств стало для него привычным делом. Оно умиротворяло случайные всплески совести и убаюкивало остатки своенравия. Оно полностью подчинило его себе, пообещав взамен спокойную сытую жизнь. И он с ним согласился, послушно приняв новые условия. Согласился и не разу не пожалел… Но с недавнего времени в его устоявшемся ритме жизни стали появляться небольшие трещины. Несколько месяцев назад они беспардонно впустили в его внутренний мир тревожные чувства. Последние усиливались с каждым новым днём, напоминая о его предательстве. Сегодня же разросшееся чувство ущербности тяжелым грузом повисло где-то в районе солнечного сплетения в немом ожидании…Он не мог понять, чего именно оно ждёт от него, но явственно ощущал преддверие поступка. Ощущал, и внутренне сжимался, списывая лёгкий озноб на простуду…

      Поезд стремительно ворвался в ореол ослепительного свечения. Мужчина посмотрел на рядом стоящих людей с потупленными, ничего не выражающими лицами, и вдруг почувствовал, как он не одинок в своём одиночестве. Значит, так и должно быть. Значит, с ним всё в полном порядке. Электронный женский голос сообщил, что следующая станция Кутузовская и заставил улыбнуться. «Даже в метро они пытаются нами командовать», – подумал он. Глупые мысли не без его участия лезли в голову. «Только бы не думать о…» О чём? Он сам толком не понимал о чём. Нет, он догадывался, но не хотел этого признавать. Кто сказал, что пребывать в неведении это плохо? Нужно ли познавать собственные заблуждения? Неужели ему с ними так плохо живётся? Последних десять лет он существовал «по инерции»: работал, любил, отдыхал, не замечая своего присутствия в круговороте собственной жизни… Запершило в горле. Он закашлялся, пытаясь отогнать липучие мысли… Но как он не старался выставить свою историю в лучшем свете, пустота внутри него продолжала сгущаться, приобретая очертания тревоги… Поезд со свистом влетел на ярко освещенную станцию Студенческая. Оживлённо болтающие подростки бесцеремонно навалились на него, но встретившись с непроницаемым лицом, поспешили к выходу. «Молодость…», – пронеслось у него в голове. Почему он об этом подумал с сожалением, почти с грустью. Разве ему сейчас плохо? Разве его жизнь не прекрасна? Ему только сорок пять, а он уже размышляет, как древний старик…

      Двери бесшумно сомкнулись. Из приоткрытого окна повеяло мокрой пылью. Он поёжился, спрятал подбородок в кашемировый воротник и прикрыл глаза. Воспоминания из прошлого, как потускневшие высохшие бабочки, приколотые к разным периодам его жизни, тут же начали появляться на полотне скомканной памяти. Их было довольно много. Одни всё ещё сохранили яркие очертания и были почти осязаемые, другие же были совсем маленькие и обветшалые. Были и такие, от которых остались только оборванные клочки замысловатых рисунков, но основное испарилось, растворилось в течение времени, как будто его никогда и не было. Они пестрили и мелькали перед глазами вместе с тусклыми бликами метро, но почему-то ни одно из них не всколыхнуло бледного лица и не заставило биться сердце. Зачем? Всё в прошлом… А что у него есть в настоящем? Всё! Всё, к чему стремится адекватный человек. Ни больше, ни меньше. Золотая середина. «Золотая середина или посредственность?» – вдруг ехидно поинтересовался внутренний голос, заставляя лицо сжать рельефные скулы.

      Киевская станция встретила пассажиров жёлто-голубыми колоннами, на капителях которых поблёскивали золотые колосья. Перед глазами запестрил украинский орнамент платформы вперемешку со столпившемся народом. Поток ухнул и накренился к двери. Вдруг слева от него освободилось место. Увернувшись, он плюхнулся на него, спасая своё пальто от растерзания и уступая место гудящему потоку. Он не любил сидеть в метро, потому, как только в вагоне стало свободнее, хотел подняться, но… Его взгляд зацепился за яркое пятно в глубине серой гущи. Красные лакированные туфли на высоких каблуках протестом вырисовывались на полотне угрюмого утреннего метро. Они так нелепо вызывающе смотрелись среди кроссовок, ботинок и стоптанных туфлей, что от них невозможно было оторвать взгляда. У него перехватило дыхание. Он почувствовал, как тяжесть внутри него всколыхнулась и стремительным потоком растеклась по телу, превратившись в тысячи мелких мурашек. Он содрогнулся. Внезапно нахлынувшее волнение неприлично граничило с удовольствием. Он медленно приподнялся и растерянно вгляделся вдаль. Пожилая женщина, с чувством поблагодарив его, тут же упала на освободившееся сидение. Он безучастно кивнул, глядя сквозь неё, и отвернулся. Его взгляд теннисным мячиком быстро побежал по головам толпы, пытаясь угадать обладательницу красных лодочек. Зачем он это делает? Он, видимо, спятил, то ли от простуды, то ли от занудного самоистязания. Взрослый уважаемый человек! Неужели это тот случай, о котором народ говорит «бес в ребро»? Он про себя улыбнуться и опустил глаза. Но его взгляд то и дело возвращался к поиску незнакомки, перебираясь с одной головы на другую, прыгая по шапочкам, кепкам и шарфам, запутываясь в прядях волос и заглядывая в застывшие маски лиц. Если одна из таких масок вдруг оживала, он быстро отворачивался,