Потерянное одиночество. Любовь Пушкарева

пойманными в ловушку, мы слишком слабы и беззащитны сейчас.

      – Ну что, бог и дети богов, если кто-то хочет стать во главе Совета, то пожалуйста. Я отрекаюсь, – горько произнес Седрик.

      Четверо старших переглянулись между собой.

      – Ну-ну, – отозвался Саббиа, смуглый аристократичный итальянец, выглядевший лет на тридцать, единственный, к кому было применимо «бог», – ну что вы, юноша, это вы зря. Вы только что доказали, что достойны быть нашим главой, правда?

      Остальные закивали.

      – И жена ваша… Примите наши запоздалые поздравления.

      Мы с Седриком недоуменно переглянулись, но промолчали. Тут Форесталь, вечный противник Саббиа, пробурчал.

      – Ты хорош только языком молоть, не видишь что ли, молодежи надо помочь?

      Саббиа лишь пожал плечами и отошел.

      – Клянусь Светом и Тенью что не замышляю зла, а желаю вернуть долг благодарности, – произнес Форесталь, и склонился надо мной. Выглядел он как крепкий жизнерадостный дедушка лет шестидесяти и повадки у него были такие же – доброго дедушки.

      – Давайте детки, расцепляйтесь уже.

      Мы с Седриком опять переглянулись, «расцепление» было до странности интимным процессом и нам не хотелось его делать под изучающими взглядами.

      – Отвернитесь что ли… – озвучил Седрик наши мысли.

      Старшие удивились, но послушались, став к нам вполоборота, даже Саббиа. Мы втянули в себя наши силы и расцепили объятия.

      – Ну иди, ко мне, девочка, не бойся, пусть немного, но белого у меня есть, а то этот обалдуй нашпиговал тебя зеленым по самую маковку, – добродушно бурчал Форесталь.

      Я несмело вложила свою руку в его, вторая израненная рука болела, и я старалась поменьше ею шевелить. Дедушка обнял меня за талию свободной рукой и мягко притянул к себе, предлагая силу в поцелуе. Я осторожно и несмело принялась пить небольшими глотками. Страшно хотелось впиться и тянуть по полной, но во-первых, это не вежливо, а во-вторых, несмотря на клятву не делать зла, при такой моей несдержанности он мог рассмотреть то, что я обычно скрываю, ведь Форесталь даже мысли не допустил что зеленая сила моя, так пусть и остается в этом неведении.

      Его сила была очень вкусной и напоминала весеннюю воду, что пробуждает землю ото сна. После нескольких порций, получив маленький глоток, но видя в нем еще достаточно белой силы, я вопросительно глянула на него.

      – Ты как кошечка, – улыбаясь, сказал он и потрепал меня по попе, я малость ошалела от такой фамильярности.

      – Ауэ, – он обернулся к бывшей владелице заливных лугов, на вид тонкой семнадцатилетней девушке с длинными пшеничными волосами.

      Она скорчила ему в ответ гримасу, мол и без тебя все знаю.

      – Клянусь Светом и Тенью что не замышляю зла, а желаю вернуть долг благодарности, – мягко сказала она, и протянула мне ладошку.

      Тем временем золотоволосый и худой Отамнел