Ждите Алый Закат. Леонид Воробьев

городка во всей своей красе.

      Спустя минут двадцать я добрался до нашей новой набережной. В свету фонарей я заметил одну лишь влюбленную молодую парочку, да одинокую женщину, выгуливавшую свою собаку. Добредя до небольшой площадки с бесплатными стационарными биноклями, я выбрал тот, что больше подходил к моему росту и стал рассматривать пришвартованные в порту корабли и их палубы, освещенные яркими лампами, пытался даже разглядеть звезды на небе. Забавным мне показалось то, что установили эти бинокли таким образом, что, стоило развернуть их на сто восемьдесят градусов, и кто угодно смог бы заглянуть в окна любого прибрежного дома. Лично мне делать этого не позволяли элементарные правила приличия, но иногда я разворачивал бинокли, чтобы рассматривать сопки и маяк на далеком утесе. Довольно скоро мне наскучило мое нехитрое занятие, и я решил возвращаться домой.

      Где-то в районе привокзальной площади мне захотелось как-то разнообразить свой путь, для чего я свернул с центральной улицы и вышел на перрон. Разъезд был совершенно пуст: ни поездов, ни железнодорожников. После недолгих раздумий я соскочил на ближайшую линию и продолжил идти по ней. Ходить по шпалам я раньше любил, однако теперь с непривычки мне это давалось тяжеловато – приходилось придерживаться постоянной длины шага, что особенно тяжело было делать в столь скудном ночном освещении. Новенькие, смазанные креозотом, шпалы все еще были сложены в несколько штабелей меж двух дальних ветвей железной дороги. Я поспешил поскорее приблизиться к ним и пройти за штабелями так, чтобы меня не было видно со стороны центральной улицы. Хотя особой необходимости в этом и не было, ведь в темноте меня все равно не было видно, да и ночью за путями тоже никто не следил. По большей части я решил пойти здесь, чтобы ощутить этот незабываемый запах.

      Спустя пару минут я вышел к распутью, где множество линий сходились в одну и уносились далеко на север. Более-менее нормально был освещен один лишь район вокзала, да немногочисленные переезды, которых в городе насчитывалось всего пять штук на, примерно, семь километров пути. Одинокая линия железной дороги уходила в почти непроглядную тьму. Но, несмотря на это, я все равно решил идти по ней, почти наощупь вышагивая по деревянным шпалам вдоль подножия сопки и длинных рядов старых гаражей.

      В какой-то момент я даже начал жалеть о том, что вовремя не свернул во дворы, чтобы потом выйти на центральную улицу. Шел я, внимательно смотря себе под ноги, чтобы не подвернуть лодыжку, но то и дело наступал на крупный щебень, что очень больно впивался в ступню сквозь тонкую подошву моей обуви. Густые заросли бамбука нависали над путями с обеих сторон, мешая проникать сюда и без того тусклому свету со стороны дворов. Поворачивать назад мне не хотелось, а до ближайшего схода оставалось сотни две метров. И я определенно собирался им воспользоваться, но вот, в один момент во всем городе разом погас весь свет.

      Я замер от неожиданности. Вся железная дорога на сотни метров вперед и назад погрузилась в совершенно непроглядную темноту. Над моей головой в тот же миг вспыхнули тысячи