Ния. В отражении времени. Ася Сон

Он не перенял её боли, не уловил и радости, только в дрожащей улыбке предположил затаённое волнение.

      Он молча шагнул к ней на улицу. Гостья неповоротливо отступила назад, и в этом движении он увидел её округлый живот, который под верхней одеждой сразу не бросился в глаза. Она была беременна.

      – Здравствуй, папа, – полушёпотом произнесла она, и на её глаза навернулись слезы. – Я знала, что ты жив… Я верила в это…

      Он стоял не шевелясь. Осенними листьями зашелестели призраки, но их слова отчего-то стали для него неразборчивы. Он перевёл взгляд от гостьи на прозрачное марево, что появилось за её спиной. Он отчётливо видел, как оно преломлялось и непривычно отблёскивало радужными зайчиками на фоне серости осенней грязи.

      «Выходи из тени… Живи… Ты прощён», – различил он фразы из невнятного гула.

      Хмурое лицо мужчины разгладилось. Его серые глаза увлажнились. Он широко улыбнулся девушке и обнял её тёплую руку высохшими ладонями.

      На грани славы

      1. Дорога к синему свету

      В тот необычайно душный вечер конца мая, когда даже кондиционеры задыхались от бессилия, а солнце, словно издеваясь, никак не желало скрываться за горизонтом, в квартире дома номер семь было очень тихо. Старенький ноутбук, исправно служивший хозяину последние несколько лет, уже половину дня стоял открытым, демонстрируя неестественно чёрный экран, на котором отражалось нечто, совершенно не похожее на привычный образ владельца.

      Виргинский – а нужно заметить, что это был тот самый Тимофей Виргинский, чьи книги ещё недавно красовались на витринах книжных магазинов, – медленно провёл пальцем по поверхности экрана, словно пытаясь стереть с него не своё отражение, а какой-то другой, призрачный образ, настойчиво напоминающий о собственном ничтожестве. Его движения были настолько неуверенными, что казалось, будто он опасался разрушить некую невидимую грань между реальностью и миром, притаившимся по ту сторону.

      Покрытая отпечатками пальцев поверхность отражала не только его исхудавшее лицо с поджатыми бескровными губами. Любой, кто в тот момент заглянул бы в окно его квартиры, мог бы поклясться, что в глубине экрана мелькало не просто отражение, а нечто совершенно иное, похожее на отчаяние человека, заглянувшего в бездну собственного падения. Ибо что может быть мучительнее для литератора, чем осознание того, что третья его книга подряд провалилась в пустоту читательского равнодушия с оглушительным треском, до сих пор разнося по литературным кругам эхо язвительной критики и сарказма?

      Виргинский нервно потеребил серебряную брошь в виде булавки с блестящим шариком на конце. В этот момент в его сознании отчетливо прозвучал голос Светланы: «Может, стоит сделать перерыв?»

      Её голос, надо признать, возбуждающе действовал на писателя, так как эта женщина больше десяти лет не просто делила с ним кров, но была его музой и путеводной звездой в бурном море литературных исканий.

      Светлана