Старый молот. Арсений Станиславович Булгаков

отыскать ни оттенка логики в её бреде. Чувство страха и любопытства брало Брутто изнутри, отгоняя сон и ломоту тела. А мощное удивление, подобно цунами, смывало грязь болезни с прибрежных берегов сознания.

      Брутто вновь обернулся – тениводка улыбалась. Она четко выводила каждую букву своими тонкими губами, очерчивая её в пространстве. Благодаря этому, даже без звука было ясно, что она говорила: «Что отличает тебя от собаки? Быть собой – чудесно, а гости пляшут на наших костях, орбита слетает с криком „Чао!“». Задержанный занимался расфасовкой зелья – по крайней мере, так это понял Брутто. Её губы, щеки и скулы двигались в единой гармонии, в одном порыве эротической мистерии: девичий флирт и христианское таинство. Чем-то она могла напомнить тех женщин, которых за дьявольскую красоту в старые времена сжигали на кострах, пытаясь осветить темное средневековье. Вместо слов слышались смешки – эти звонкие вздохи на высокой ноте шли не столько от губ, сколько от движения глаз. Она отчетливо выводила каждую букву, а в промежутках между предложениями продолжала кивать головой в сторону коридора и делала затяжку, выпуская клубы белесого дыма, которые медленно опускались вниз и плыли по поверхности разбитого кафеля, не касаясь его и не развеиваясь, как плотный утренний туман на берегах Янцзы. Она долго задерживала дым в легких и медленно выдыхала его, словно теплый и влажный пар.

      Сумасшедшая вдруг резко прервала своё монотонное бессмысленное бормотание и обратилась к Брутто, коснувшись его плеча костлявой язвенной рукой, покрытой несколькими шрамами, на которой не было большого пальца: «Молодой человек, а вы вообще заходили туда? Ручку дергали? Вдруг там открыто?» – «Иди к Дьяволу!» – произнес он, вставая и широкими шагами направляясь к коридору. – «Не рой другому яму!» – ответила старушка в рифму.

      Брутто, следуя за ней, шепотом стал окликать едва знакомый мираж. Девушка не отвечала, а лишь шла вдоль больничного коридора, продолжая порождать пар, словно заведенная дым-машина. Как только Брутто мешкался, она застывала, подобно статуе, и лишь кистью руки манила его за собой, показывая жестами, чтобы он продолжал путь. «Ну никак, никак она не могла оказаться здесь, никоим образом. Да и даже если так, это ерунда, галлюцинация».

      – Пойдем, ахха, идем же за мной! – подначивала Брутто тениводка, перебирая манящими пальцами. В коридоре было так тихо, что он слышал, как её пальцы касаются друг друга, издавая нежное трение, словно два листочка соприкасались, сорванные с веточек прохладным ветром в жаркий полдень. «Бегущая по теням» вела его всё глубже в гниющее сердце мертвой поликлиники.

      – Чего ты боишься: себя или меня? – кокетливо произнесла она, слегка повернув шею в сторону Брутто.

      «С другой стороны, ну галлюцинации и галлюцинация, вполне милая! Я не хочу обижать свою черную монахиню», – поразмыслил Брутто и, решив, что даже если с ним случился крайний случай,