Идущая в тумане. Мия Петрос

и сразу сели в уазик. Я потерла глаза, спать хотелось ужасно.

      Когда подъехали к дому, в нем горели окна в двух квартирах.

      – Мать опять будет за сердце хвататься, – буркнул Леха.

      – Бабуля тоже ждет… – что-то расстроилась я.

      – Завтра сгоняем на пляж в обед? – мы поднялись на свой этаж и стояли на площадке.

      – Давай, – согласилась я.

      Двери квартир открылись одновременно, я спряталась первой, стесняясь матери Алексея. Она тихо начала выговаривать парню, что он вернулся поздно и в таком виде.

      Бабуля смотрела на меня в ожидании.

      – Ваня жив, в больнице! – обрадовала я ее и пошла сразу в ванную. – Ба, где перекись?

      – Ох, сейчас аптечку принесу! И чайку с медом, и перекусить приготовлю!

      Вещи все сунула в стиральную машинку, кеды, наверное, выкинуть проще. Еле сняла мокрую обувь. Искупавшись, завернулась в полотенце и пошла в свою комнату. В открытую дверь зала заметила деда в тумане…

      Он стоял напротив своего портрета и стенда с медалями и качал головой. Заметив меня, посмотрел и сурово сдвинул брови.

      – Дело у меня есть для тебя…

      – Может, завтра? – испуганно вздрогнула от звука его голоса.

      – Я и не тороплюсь, столько времени болтаюсь здесь не упокоенный…

      – Ты же умер еще до моего рождения? Мама не захотела помогать?

      – Не захотела даже выслушать… – сказал и исчез.

      Я надела пижаму, накинула халат и направилась на кухню. Бабушка, увидев меня, засуетилась, смачивая вату перекисью водорода.

      – Где обработать? – спросила она, ее голос дрожал от волнения.

      – Руки и, кажется, шея, – ответила я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри все сжалось от боли и страха.

      Царапин было много, около десятка на руках, а на шее зияла глубокая рана, из которой сочилась кровь. Бабушка достала из аптечки мазь «Левомеколь» и наложила ее под лейкопластырь с бинтом.

      – Ладно, заживет, – отмахнулась я, стараясь не показывать слабость. – От столбняка прививка есть.

      Я села за стол, и бабушка поставила передо мной горячий суп и кружку липового чая с медом. Хотела было спросить про деда, но решила не беспокоить ее. Два часа ночи, спрошу завтра.

      – Ба, все в порядке, иди. Завтра все расскажу, – сказала я, стараясь говорить уверенно.

      Бабушка кивнула, ее глаза блестели от слез.

      – И то верно, – согласилась. – Доброй ночи.

      Она ушла, шаркая тапочками по полу, а я осталась одна на кухне. Суп был съеден, осталась только кружка с чаем. Я медленно пила горячий напиток, стараясь отвлечься от боли и тревожных мыслей.

      Свет в люстре мигнул, затрещал и почти погас. Я удивленно посмотрела на потолок, но тут же отвела взгляд, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Внезапно за окном что-то мелькнуло, словно вспышка света. В комнате было темно, а там – светло.

      Возле подъезда стоял мужчина в свете фонаря. Его лицо было скрыто в тени, но я узнала его. Это был тот самый рэкетир из девяностых. Он смотрел прямо на меня, и его глаза сверкали.

      Он