Страсти по реквизиту. Александр Николаевич Абакумов

Какие путы следует оборвать прежде, он, конечно, не знал. Может быть, для начала поменять имя и отзываться, например, на Александра? Или какого-нибудь Лео? Что ж, пусть будет последнее, так короче. Неизвестность пугала Лео, насмотрелся он на подобные примеры. Кто-то (имена их хорошо запомнились) сумел вырваться на простор, но многие, очень многие возвращались, встречаемые кто смехом, кто презрением, редко кто – пониманием и сочувствием. Похожим на кого-то из них придётся стать и ему, раз желание обрести себя захватило его бесповоротно. Людям, тем хоть немного, но проще – они могут двигаться, договариваться, сопротивляться. Предметам же, кажущимся неодушевлёнными, остаётся только внушать окружающим свои желания и ждать. К чему он и приступил с успехом быстрым и неожиданным. Получилось так, что по неизвестным никому, кроме самого Лео, причинам, его перестали отправлять ночевать на склад, где в печали, как цирковые звери, проводили ночи его братья и сёстры по реквизиту. Перестав участвовать в спектаклях и обосновавшись в самом конце тёмного и длинного коридора, он первые дни наслаждался новым своим положением, которое так счастливо избавляло его от мучительной необходимости каждый день видеть Элени. Удивительно, но местечко, где он с такой радостью поселился, вскоре стало весьма популярным. Порой забредал сюда пожилой рабочий сцены, отсиживался, тяжело дыша, и уходил прочь по своим делам. Или артист, проходящий по коридору стремительной походкой, вдруг останавливался и, озираясь, навещал Лео в тёмном его закутке, доставал из кармана плоскую фляжку и прикладывался к ней. А однажды молодая парочка осыпала здесь друг друга поцелуями, тихо и счастливо смеясь. Жизнь настоящая, полная, неожиданная проходила перед беглецом Лео, и он продолжил внушать проходящим свои странные, запретные мысли, под действием которых угол этот вскоре опустел. Старый стул преодолел собственную неподвижность способом неоригинальным в наших краях – был он кем-то украден и таким романтическим образом покинул навсегда и театр, и его обитателей. И никто этого даже не заметил.