Коробка. Натали Трелковски

ленький фонарик зеленый аквариумный сачок

      книга о первобытных людях – ее подарки.

      я берег их двадцать с лишним лет. но сейчас они парализуют меня.

      будто эти вещи оставила мне чужая никогда не любившая меня женщина.

* * *

      трудно трудно жить в сердце этого фильма

      где лука не дожил до пасхи

      где его маленький свитер?

      мы его потеряли?

      мы забыли его в машине?

      мы его никогда не вязали.

      две полоски оставшиеся позади.

      она везет меня – свой плод любви – в санях.

      она еще так молода.

      я не хочу обременять ее собой.

      я хочу отпустить ее.

      сказать: «иди. люби мужчин.

      спи до полудня. ешь виноград.

      мама.

      единственная женщина

      согласившаяся на меня».

* * *

      небольшая дамская квартирка. все в ней было розового цвета.

      огромное зеркало над комодом облепленное множеством

      открыток –

      чем-то напоминало зеркало в гримерной кабаре.

      не знаю кем работал ее любовник но он постоянно носил

      с собой пистолет

      и когда приходил – бросал его с грохотом на письменный стол.

      он покупал одинаковые игрушки ее мальчику и своему

      родному сыну.

      одинаковые духи ей и своей жене. этот любовник ел только жареную курицу

      и что-то говорил говорил размахивая жирными пальцами.

      даже за столом и в присутствии ее семилетнего сына

      он обсуждал какие позы они испробовали а какие нет.

      и когда мальчику становилось гадко и стыдно –

      он уходил в комнату слушать музыку.

      особенно ему нравилась песня «самба белого мотылька».

      иногда этот маленький мужчина бесконечно плакал

      и лицо его становилось припухшим и ужасно симпатичным.

      а мне было восемь. я даже не могла завязывать шнурки.

      я ничего не могла.

* * *

      странный и самый последний.

      я не рассказывала о нем даже в милиции на допросе.

      не знаю откуда появился. не знаю куда исчез.

      у него не было указательного пальца на руке.

      он был умен. начитан. пил много кофе

      и непременно запивал его холодной водой.

      он был добр ко мне. давал мне деньги.

      хрустящие купюры. тысячные купюры.

      и говорил: «послушай купи нам по баночке

      сладкой маринованной кукурузы а сдачу можешь оставить себе…»

      и я шла. и я шла. шла. шла. шла. вся наша кухня была заставлена

      этими баночками от кукурузы. мы постоянно ели кукурузу:

      на завтрак. на обед. на ужин. он спал на ходу. кричал во сне.

      каждый вечер он запирался на кухне.

      говорил что колет лекарство. что у него болит печень.

      вмазанный он сидел возле меня на диване

      мы смотрели дурацкие передачи. и разгадывали кроссворды.

      мы могли думать над одним не отгаданным словом по часу.

      и когда его голова совсем съезжала набок

      я расталкивала его и говорила:

      «вот здесь по горизонтали: слово “жизнь”».

* * *

      не подходит тебе это слово – мама.

      это слово для мягких полных нянюшек

      мизинцем проверяющих температуру молока

      плачущих оттого что у ребенка в руках

      взорвалась веселая бомбочка

      или оттого что нечем платить мяснику.

      мама – это стыдливый бутерброд в школьной сумке.

      жалость к тебе – наглому и безобразному выродку.

      веник и совок. засаленный фартук.

      мама – это как палец. нога. голова.

      кровь. осадки. земля. вымя коровы.

      это слово не подходит тебе.

      я не знаю как назвать тебя.

      чем приправить твое прекрасное имя

      ударяющее в лоб – как ему и положено.

      если бы ты мне позволила высмотреть его.

      если бы ты мне позволила выслушать его.

      оставила бы мне свой жесткий черный волос

      заставила бы полюбить себя –

      как заставляют это делать другие матери –

      тогда бы мы ни за что не поговорили начистоту.

      я продолжаю свой дремучий монолог

      поднимая тебя все выше и выше