Причудливые страхи. Дмитрий Валерьевич Мечников

костлявая мегера. Её змеиные глазки светились такой неподдельной злобой, что Троебрюхов пожалел, что не выучился на факира. Сопровождавшая мегеру куратор от Минздрава, мобилизовав все волевые ресурсы насколько это было возможно, придала себе чопорно требовательный вид, и глухо произнесла:

      – Вот, Жорес Геннадиевич, я привела. Это Мнишкина… М-марина… Она сама… пришла. Доложите, как мы, то есть вы исполняете… её жалобу, согласно фактов, изложен…

      – Вы почему до сих пор не выполнили моё требование? Уже три недели прошло. Три! И я хочу знать: когда будет уволена эта дерганная лупоглазая фельдшерица? – мегера нагло перебила куратора от Минздрава.

      – Вот, взяли с неё объяснительную, разбираем. И почему вы врыва… между прочим, есть процедура разбора жалоб, и я не обя…

      – Как вы смеете так с ней, Жорес Генна…

      – Процедуру жене будешь прописывать для стирки носков! А у меня возможность есть так всё устроить, что сам будешь с чемоданом по вызовам носиться! Как бобик! Тебе слово, куратор! А то он, видишь ли, «не обя…»

      – Ж-жорес…

      – Ладно, не парься… Видишь, Жора, твой куратор уже смекнула, что я ваша спасительница, хочу помочь вам в креслах ваших усидеть. Но для этого надо уважить меня, отнестись с почтением. Ведь у меня, Жорчик, составлена такая депеша, сам знаешь куда. Небось догадался, что там написано? Да, скажу я тебе, противное это сочетание, когда с одной стороны налицо преступление твоих подчинённых против человечности, а с другой непринятие мер… О, какая борьба чувств отражается на твоём лице! Что, тяжело принять раболепство как блаженство в нестандартной обстановке, когда тобой повелевают те, кого ты воспринимал исключительно в роли просителей?.. Ого! Лицо у тебя стало как у стоика в тяжелую годину. Это мне подходит. Дай селфюшечкой запечатлею… Отлично получилось! Так всё ли ты понял, Жоржушка, Генкин сын?

      – В-всё п-понял, – пролепетал сам не свой Жоржушка, не заметив, как ловко его переименовали.

      – А коли так, тогда сделай милость, поприветствуй меня, а затем исполни мою скромную просьбу! – змеиные глаза жалобщицы, устремлённые на несчастного Жоржушку, стали похожи на глаза Нагайны перед броском. Взгляд этих глаз, по-видимому, обладал магнетической силой (об ином и помыслить страшно), ибо только так можно объяснить штуку, которую отколол Троебрюхов. А именно: поелозил руками по столу, нечаянно смахнув стакан с недопитым кофе и объяснительную на пол, потом приподнялся, вышел из-за стола, откинул голову назад, и изобразил нечто среднее, между приглашением к объятиям и книксеном. Лицо его выражало готовность исполнить любою прихоть. Грозной жалобщице эта пантомима как будто пришлась по душе. Она изобразила улыбку, повернулась к двери и увидела стоящую с распростёртыми объятиями куратора Минздрава.

      – Ей верю больше.…Ну, будет вам, друзья мои! Остаётся лишь один вопрос: что вы сделаете после моего ухода