Половинный код. Тот, кто спасет. Салли Грин

и побаловать себя приятными мыслями, теми, которые я приберегаю для особых случаев. Мои самые любимые мысли – об Анне-Лизе. И вот что я вспоминаю…

      Я и Анна-Лиза

      Мы вдвоем сидим на плите из песчаника, наши ноги свешиваются с края. Анне-Лизе пятнадцать, мне еще четырнадцать. Мое колено совсем рядом с ее коленом, но они не соприкасаются. Стоит поздняя осень. Мы уже два месяца встречаемся здесь каждую неделю. За все это время мы лишь раз коснулись друг друга, во вторую нашу встречу. Я взял ее руку и поцеловал. До сих пор не могу поверить, что я это сделал. Наверное, я был тогда слегка не в себе. Теперь я только об этом и думаю, то есть я на самом деле думаю только о том, как это было, но повторить такое я не в силах. Анна-Лиза и я разговариваем, карабкаемся на камни, бегаем друг за другом, но даже гоняясь за ней, я никогда ее не ловлю. Подбираюсь совсем близко, но не ловлю. И себя поймать не позволяю.

      Она болтает ногами. Ее серая школьная юбка аккуратно отглажена, на ней ни пятнышка. Ноги у нее гладкие, чуть загорелые, выше колен покрыты тонким светлым пушком. Моя нога в миллиметре от ее ноги, но я знаю, что ни за что не смогу его преодолеть. И я заставляю себя повернуть голову и посмотреть в другую сторону.

      Под нами крутой обрыв, довольно высокий, но спрыгнуть все-таки можно – внизу песок. День ветреный, но там, где мы сидим, это не чувствуется. Деревья качают макушками и шелестят, словно говорят друг с другом, сплетничают, с них небольшими стайками срываются листья. Вдруг одну стайку подносит прямо к нам; Анна-Лиза еще не успевает пошевелиться, а я уже знаю, что сейчас она попытается поймать лист. Она вскидывает руку, вытягивает ее и сама вытягивается над обрывом. Она вытянулась слишком далеко, но с ней ничего не случится, даже если она потеряет равновесие, и хотя мне, наверное, следовало бы обхватить ее, чтобы не дать ей упасть, но я не двигаюсь. Она смеется, вытягивается еще дальше и все-таки ловит лист, но тут же хватается другой рукой за рукав моей рубашки, а я все не прикасаюсь к ней. Тяну на себя руку, чтобы она не упала, но ее не трогаю.

      Лист у нее. Коричневый березовый треугольничек. Она держит его за стебелек и вертит им у меня перед носом.

      – Поймала! Но не благодаря тебе. Я чуть не свалилась.

      – Я знал, что ты будешь в порядке.

      – Неужели? – И она проводит листком по моему носу, ее пальцы скользят в миллиметре от моих губ. Я отодвигаю голову немного назад.

      – Держи, это тебе. На, возьми.

      Я говорю:

      – Обычный лист. Таких кругом много.

      – Протяни руку. Этот листок особый. Я поймала его сама, рискуя собой, специально для тебя.

      – Тогда это действительно совсем особенный лист, – говорю я и протягиваю руку.

      Она роняет листок мне в ладонь.

      – А ты когда-нибудь говоришь «спасибо»?

      Я не знаю. Никогда об этом не задумывался.

      – И никогда меня не касаешься.

      Я пожимаю плечом. Не могу же я сказать ей, что считаю разделяющие нас миллиметры. Вместо этого я говорю:

      – Я сохраню