Шпион императора. Ирина Григорьевна Слепухина

уж после, когда выбрались, доброхоты разные набежали, среди них и сыны Вельяминовы – недоросли боярские – только и делов, что до трактира донести помогли да за лекарем послали. Спас-то я – твой человек. И то всем ведомо. Еще и человечка на посольское подворье отрядил. Так кого в первую очередь благодарить следовало – нешто не тебя, канцлера московского?

      – И то, – согласился Щелкалов и, поразмыслив, добавил: – так ведь от посла была эпистолия благодарственная, все чин по чину.

      – Эпистолия! – Хасан презрительно скривился. – А вот Петру Афанасьевичу, мало что несуразен, так посол самолично челом бил, благодарил, подарки диковинные всему семейству поднес. Даже его малохольной дщери. А уж ей-то за что? Вот и смекай, к чему бы все это?

      – Может, не разобрался, что к чему? Все ж иноземец… – разглядывая свои руки, вопросил дьяк. – Ты для него – кто? Слуга, голь перекатная, да еще татарин. А там, какие ни есть, все же дети боярские – фрязи это ценят.

      – Не так мыслишь! – Хасан решительно тряхнул головой. – Нутром чую – другое тут.

      Щелкалов задумался. Нащупав на поясе четки, взял в руки, стал медленно перебирать, прикрыв глаз. Потом кивнул, словно отвечая на заданный себе вопрос, и, подняв голову, одобрительно глянул на Хасана. Молодец, Петруха! Я тако же мыслю – нужно им что-то от Петра Афанасьевича, а может, и не только от него. Говоришь, Катька тоже получила подарок?

      – Получила, и слыхать, богатый.

      – А-га! – Щелкалов долго молчал, углубившись в размышления, потом, придя к какому-то выводу, хлопнул себя по колену и довольно подмигнул Хасану: – Выигрывает, Петруха, тот, кто упрежден! А мы с тобой упреждены самим графом Варкашом, хоть он о том и не догадывается. Ему бы поаккуратней суетиться, а то квохчет над своим красавчиком паном, аки несушка над яйцами. По той же причине и пред Вельяминовыми кренделя выписывает. Да, чего тут гадать, дело – и дураку ясно – нечисто!

      – А посему… – уточнил Хасан, явно довольный наметившейся интригой, – мне брать ноги в руки и тоже начинать кренделя выписывать.

      – Зришь в корень, Петр Хасаныч! За то люблю и жалую… а теперь слушай: тебе за ними за всеми великую слежку учинить надобно, а уж этого пана Юрия береги пуще зеницы ока своего. Заползи к нему в душу, прилепись, аки банный лист. Людишек полезных не растерял? Надежные?

      – Не дураки, понимают, кому служат. А вот насчет пана… гонорист весьма, и вряд ли потерпит, чтобы возле него какая-то татарская рожа терлась.

      – Не прибедняйся! Ты лицедей известный, и ума тебе не занимать. Захочешь – такое «Пещное действо» разыграешь, что глядишь, еще необходимейшим человеком станешь для пана кавалера… а может и для Катьки, ежели и она в той интриге замешана.

      – Девку в этакое дело впутывать?! Да еще такую, дурахманную, нет уж, увольте, хозяин! Никак у вас ум за разум зашел. Да и какая с нее польза, с козы очумелой?

      – Эх, ты… где ж твоя дальновидность? Сейчас в тебе не Петруха говорит, а самый что ни на есть дикий басурман! Перехвалил я тебя. Боле слушать подобное не желаю.