Томка и блудный сын. Роман Грачёв

погуляй.

      – Куда?! – развела руками дочь.

      – Вон иди одуванчиков собери, я тебе венок потом сплету.

      – Точно сплетешь?

      – Точно-точно. Давай, иди, дай нам десять минут поговорить.

      – Хорошо, пап.

      Когда она удалилась на приличное расстояние, Володя поинтересовался:

      – Вы и венки плести умеете?

      – Умею. И не только из одуванчиков.

      Хомутов перестал улыбаться. Он правильно понял – я не склонен шутить.

      – В общем, так, мой юный падаван, на убитого горем товарища ты не похож, можешь даже не мучиться. Из чего я делаю вывод, что ты в курсе, куда навострил лыжи твой одноклассник.

      Володя покраснел.

      – Знаешь, сколько ежегодно детей и подростков убегают из дома?

      Он поправил очки, отрицательно покачал головой.

      – И я не знаю, но уверен, что много. А знаешь, сколько страданий они приносят своим родителям?

      – А сколько страданий родители приносят подросткам?

      – Думаешь, я никогда не был мальчишкой? Поразительная самоуверенность. Я, кстати, вообще рос без отца…

      – Уж лучше без отца.

      Произнеся эту нехитрую мысль, Володя нахмурился и отвернулся.

      – Тут ты не прав, юный падаван. Я в твои годы многое бы отдал за то, чтобы рядом был хоть какой-нибудь мужик, способный связать пару умных слов.

      Я оглянулся на дочь. Томка, войдя по колено в траву на окраине двора, выдергивала желтые одуванчики и складывала их в толстый букет. Я не имел ни малейшего понятия, как буду плести этот чертов венок.

      – Так, ладно, это все лирика. Я не из полиции, как ты уже понял, ни директор школы, ни папа с мамой, и меня не интересует, куришь ли ты травку и имеешь ли сексуальный опыт. Если у твоего друга Сергея проблемы, я попытаюсь ему помочь, но если ты будешь молчать и упираться, то своим молчанием создашь ему еще больше проблем. В этом случае расплачиваться будет не только он, но и ты. Решай, время пошло.

      Я повернулся к нему спиной, отошел от песочницы.

      – Томыч, нам пора!

      – Щас, пап, я еще немножко!

      Она набрала гигантское количество одуванчиков. Лужайка, до нашего визита радовавшая глаз яркой весенней желтизной, стала бесцветной и унылой. Томка прошла по ней как комбайн.

      – Это…

      Я обернулся. Володя смущенно поглаживал пальцем очки на переносице. Он забыл мое имя.

      – Антон Васильевич, – напомнил я.

      – Да, Антон Васильевич… вы можете обещать, что не сдадите меня?

      – Кому?

      – Никому.

      Я прижал кулак к груди.

      – Честное комсомольское.

      8

      Серега Круглов с утра был не в духе. Именно «не в духе», а не в своем обычном флегматичном состоянии, возвышавшем его над обыденной реальностью. Сквозь строй первоклашек, провожавших будущих выпускников в холле школы с гвоздиками в руках, он шел задумчивый, не смотрел под ноги и в результате налетел на одного малыша. Мальчишка оказался не робкого десятка, обложил зазевавшегося верзилу добрым детским