Кататония. Евгения Минаева

просто тряпка, и я использовал его по назначению. Его стоимость – проблема Лесли, которой деньги руки жгут. Обрати внимание: на нем даже не было монограммы, чтобы в случае чего никто и не заподозрил, что она подарила платок… мне!

      – То есть, ты обиделся? – поразился Эмиль. – Обиделся, что она… стесняется тебя? Но, Рене, она же…

      – Я не обиделся! – прервал друга Рене. – Я просто не нуждаюсь в этой связи. Мне надоела Лесли.

      – Но ты же сам хотел… – начал Эмиль, но Рене снова его перебил:

      – Перехотел.

      Эмиль отошел подальше, пригляделся к Рене. Изумленно вскинул светлые брови, так, что они едва не коснулись белобрысых волос.

      – Ты нашел другую! Точно!!! Ты нашел другую девчонку!

      Рене хитро улыбнулся.

      – Колись! – восхищенный Эмиль бесцеремонно отодвинул в сторону и сумку, и примятые ею бумаги (Рене сквозь зубы застонал) и уселся на стол. – Кто она?

      Рене покачал головой:

      – Не скажу. Скажу только, что… ай, ничего я тебе не скажу! Отвали. Это тебе не Лесли, чтоб о ней трепаться.

      – Даже таааак? – Эмиль присвистнул. – Что, скажешь, пришло оно? Настоящее?

      – Ты дурак? Какое «настоящее»? Ты маг. Я маг!

      – Ну и что? – Эмиль отмахнулся, ничуть не обиженный. – Ну, жениться нельзя, но целибат блюсти не предписывается. Просто глаза не мозоль старшим, и все. Я, может, вообще… ребенка заведу. Вот!

      – Рехнулся? – ужаснулся Рене.

      – А что? – ерепенился Эмиль. – Не сейчас, конечно, а как старый стану. И что мне сделают? Ну накажут, но ведь не убьют.

      – Тебя просто лишат всех заработанных за годы жизни регалий и сошлют в задницу мира, а так, да, не убьют. Если писклявый комок того стоит – валяй. Но что-то мне кажется, к старости ты передумаешь.

      – Значит, передумаю, – легко согласился Эмиль. – Но девчонок любить не перестану… Найду такую, чтоб на всю жизнь…

      – Дурочку какую-нибудь? – фыркнул Рене.

      – Почему сразу дурочку? – оскорбился Эмиль.

      – Потому что умненькая девушка не станет волохаться с тобой всю жизнь в подстилкином статусе.

      – Вот ты и проговорился! – обрадованно закричал Эмиль. – Она благородная! Точно, благородная, если тебе важна ее репутация! Ох, ты… Как же ты благородную-то подцепил?!

      Рене усмехнулся.

      Удивительно, но ему, привыкшему обсуждать с товарищем свои многочисленные победы, совершенно не хотелось рассказывать Эмилю об Амайе. Хотелось, чтобы эти едва завязавшиеся отношения, нежные как первые весенние почки, оставались известны лишь ему. Он спрятал их в душе как дивную драгоценность. Отчего? Оттого ль, что рассказ о красавице де-Марсо осквернил бы намечающуюся близость?

      Рене не знал, но не собирался пренебрегать внутренней потребностью держать историю об Амайе в тайне.

      Воспоминания о черноволосой красавице взбудоражили Рене. Магографика была на время позабыта. Вообще, Рене много чего позабыл за время, прошедшее со встречи у ателье известной модистки. Он стал рассеян. Ему это было странно: он знал множество женщин, но