Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели. Василий Звягинцев

меня хотите?.. – задыхался от страха и пережатой гортани Гэвеллен.

      Сначала с ним поговорили на не имеющие отношения к делу темы. С хорошим произношением обитателей лондонских доков, мало соотносящимся с нормальным английским языком, Андрей потребовал ответить, сколько мзды взяли с последних партий контрабанды, пришедшей на таких и таких судах (информация из свежих газет), и почему не получил своей доли какой-то наскоро придуманный Билли Пью.

      Насмерть перепуганный субинтендент, когда получил возможность говорить, одышливо оправдывался тем, что все вопросы решает через мистера Хикса с господином Блэкферном, и если достопочтенный мистер Пью имеет претензии, то сам он, Гэвеллен, не имеет к этому ни малейшего отношения.

      – Вот, у меня в карманах фунт и три шиллинга. Это все. Заберите…

      И тут же, как только дыхание восстановилось и мысли пришли, в его тоне прорезались другие нотки.

      – А по делу так не говорят. Вам понятно? Блэкферн десять лет держит эти доки, с ним и попробуйте… Зарежете вы меня или нет – никакой разницы. Для настоящих дел. Но обменять фунт с мелочью на веревку – плохая сделка, парни… До завтра едва ли доживете…

      – Ох и напугал… – с издевкой просипел Новиков, по лицу которого Сашка как бы случайно несколько раз скользнул лучом фонаря. Два жутких шрама, нанесенных коллодием, придавали Андрею демонический вид. – Был Блэкферн, станет Пью, понятно? Кто успеет перебежать на правильную сторону, окажется в выгоде…

      Москва начала девяностых ХХ века отличалась от Лондона конца девяностых XIX лишь формой ведения подобных дел, никак не сутью. Характеры персонажей оставались прежними.

      – Парни, можно, я сяду? – попросил таможенник. – И глоток виски. После станем говорить нормально…

      Почувствовал ситуацию, что называется. Так ведь другие, не умеющие чувствовать, и не выживали. Что его собираются убивать всерьез, он вообразить не мог, здесь так дела не делались. С русскими бандитами конца другого века ему встречаться не приходилось.

      Однако только на психологических приемах, среди которых блестящий нож был элементом вроде молоточка невропатолога, Гэвеллен раскололся. Что называется, до донышка. Потому что его только в самую последнюю очередь спросили, кто поручил проявить такое пристальное внимание к пассажирам белой яхты. Именно к этой пассажирке, в частности.

      – Может быть, это подруга мастера Пью, ты не подумал? А если бы у нее там были бриллианты насыпью? Кто тебе поручил – ответь, сволочь. Скажешь – получишь целых десять фунтов и будешь работать только на Пью. Нет – тебя найдут очень не скоро. А если найдут – мало кто докажет, что это ты.

      Терять таможеннику было нечего, кроме жизни, которая утекала прямо на глазах. Судя по взгляду говорившего с ним человека.

      Гэвеллен, внезапно испытав настоящий предсмертный ужас, признался, что буквально за полчаса до швартовки «Призрака» к нему в конторку зашел довольно прилично одетый господин. Поговорил о том, о сем,