Паутина судьбы. Валентин Пушкин

за уши гладкими волосами. Он приподнялся и вежливо протянул руку. Морхинин расшаркался, представившись как бывший артист оперного театра. То, что литначальника звали Иван Фелидорович, он уже усвоил от секретарши, а фамилию «Ковалев» различил на дверной табличке.

      – Я решился побеспокоить вас по поводу… – начал Морхинин.

      – Повод мне известен, – остановил его Ковалев. – Но, сами понимаете, я не смогу тут же ознакомиться с ним. Объем весьма внушительный. Такие вещи мы передаем нашим рецензентам. А уж, исходя из их мнения, приступаем к обсуждению.

      – Я только собирался спросить совета… – почтительно сказал автор.

      Однако Ковалев задержал его душеизлияния и продолжил:

      – Вот если бы вы предоставили нам небольшой рассказ… Тогда бы я, возможно, взял на себя первое знакомство с вашим произведением. Или, например, если бы вы оказались девушкой, молоденькой, хм… То есть, поймите меня правильно, принесшей свежие юные стихи… Прочитав три-четыре стихотворения, опытному человеку сразу станет понятно, имеет ли автор дарование.

      – Да, жаль, что у меня не рассказ и не стихи, – расстроенно проговорил Морхинин, – и что я не девушка…

      – Не волнуйтесь. Я сделаю все, что в моих возможностях, – успокаивающе поднял аккуратные ладони Иван Фелидорович. – Верочка, – вызвал он секретаршу, – направьте рецензентам один экземпляр романа. Через месяц будет ответ. У вас с собой сколько экземпляров? – обратился он затем к Морхинину. – Два? Замечательно. Со вторым вам придется пройти в Гнездниковский переулок. Там у нас отдел для работы с начинающими. И хотя вы, так сказать, не столь молоды для начинающего, однако я напишу записку нашему сотруднику. Он вам поможет. Всего наилучшего, – закончил этот воспитанный и приветливый человек.

      Передав секретарше напечатанный на машинке экземпляр, который она мрачно зарегистрировала в похожей на гроссбух книжище, Морхинин собрался в Гнездниковский переулок.

      – Вы знаете, сколько прозаиков официально состоит в Союзе писателей Москвы? – внезапно спросила его секретарша. – Нет? Три тысячи. А во всем Союзе знаете сколько? Двадцать пять тысяч. Понимаете?

      – М-да, – неуверенно и встревоженно произнес Морхинин.

      – А приносят регистрировать и рецензировать каждый год сто тысяч романов, повестей и рассказов. Я уж не говорю про стихи, – сверля побледневшего Морхинина негодующими зрачками, изливала горькую информацию секретарша любезного Ковалева.

      – И… что же? – растерянно поинтересовался Морхинин.

      – Не ходите с запиской в Гнездниковский. Не ходите. Толку не будет.

      Но, вдохновленный обнадеживающими словами Ковалева, Морхинин поспешил было по указанному адресу, однако чуть не сбил с ног элегантную черноглазую девушку в кожаном плаще. Из-под синей вельветовой кепки ниспадали пряди бесцветных, как платина, волос. Открытые в улыбке зубы и чуть подкрашенные большие глаза сияли. Отброшенные полы плаща показывали ножки, просто убивающие стройностью и стремительностью походки.