Беременная в шестнадцать. Анастасия Мальцева

год в Лондоне, а потом поступление. Папа всегда хотел, чтобы я училась в зарубежном ВУЗе, а потом вернулась на Родину. Так, говорил, шансов у меня в этой жизни будет больше.

      Что ж, после ожидающей его оглушительной новости он точно скажет, что все шансы я уже просрала.

      Глава 1

      На мой четырнадцатый день рождения Танька пригласила кучу парней. Я знать их не знала. Да и, честно говоря, хорошо б, если б так и оставалось. Там был высоченный Егор, от которого воняло затхлым потом. Уверена, он и человеком был с гнильцой, но выяснять не стала. Был ещё какой-то волосатый дрищ, который хлебал в два горла, а потом из них же блевал. Ещё пара ноунеймов, которые даже толком меня не поздравили. В смысле, не поздравили вообще. Пришли молча и под шумок стали хлестать моё пиво.

      Тётя Заруфа из палатки возле дома отвесила мне несколько ящиков, но заботливо предупредила много не пить. И взрослым не сообщать, откуда такое добро. А оно нам надо? Быстренько всё стащили на дачу к Вадику, там и отмечали.

      Родителям я, конечно, сказала, что иду на ночёвку к Таньке. А она своим – что ко мне. Они вообще не общались, хотя мы дружили с третьего класса. Мои так-то нелюдимыми были, всё дом да их храм. Ну и посиделки с верующей роднёй и единомышленниками. Я старалась избегать эти сборища после того, как один из четвероюродных дядь пошерудил у меня под юбкой.

      Девчонок на даче тоже было много. Даже больше, чем мне хотелось. Нет, я, конечно, за феминизм и женскую солидарность, но вот мерзкая Светка с выменем и седлом перетягивала на себя всё внимание. Особенно злило, что крутилась возле новенького паренька с чёрными волосами и широкой спиной.

      Я сразу обратила на него внимание. Он приехал чуть позже на собственной тачке. Вошёл весь такой гордый и улыбчивый. Ну что, говорит, где тут именинница! А я, с кучей чипсов во рту, уставилась на него и помахала, как идиотка.

      – Ну тогда поздравляю! – он вынул из кармана кулон, и я чувствовала его тёплые руки у себя на шее, когда он его застёгивал. Потом чмокнул в щёчку и сказал: – Наливай, именинница, за здоровье же надо выпить.

      Я промямлила ему благодарности, теряя крошки, и, вся покрытая мурашками, потянулась за первым попавшимся бухлом.

      Он потом произнёс какой-то тост, но я уже ничего не слышала. Как-то совсем мозги отключились, хотя я ещё и выпила-то совсем ничего. Просто… я просто влюбилась с первого взгляда.

      Всегда думала, что такой и должна быть настоящая любовь. Что вот эти вот все долгие общения, зарождения чувств, которые во что-то там перерастают – это всё ерунда. Говорят же, что есть половинки. И он – точно был моей.

      Когда он ко мне прикоснулся, внутри что-то будто бы взорвалось. Меня крыло так, как не крыло, когда я на всём ходу влетела на велике в забор.

      Вадик, он тогда шёл в одиннадцатый класс, но точно был девственником, решил, что, раз он предоставил мне свою дачу, я должна ему предоставить свою…

      Короче, решил, что пришло его время стать мужиком.

      Не помню, как, но мы оказались с ним наедине. Курили во дворе, потому что внутри, ясное дело, всё б провоняло, и предки запретили бы ему приглашать друзей. Я села на ступеньки крыльца и смотрела на расплывавшиеся от возлияний звёзды. Они были похожи на картинки из книг по астрономии, которые вечно показывал брат, когда думал, что это мне интересно. Мелкой, помню, я и правда смотрела их с удовольствием, пока он не стал меня учить тому, как это всё называлось. Алькафрах, Мулифен, Хедус. Годам к девяти – самому было уже шестнадцать – отстал, когда я ткнула в московское небо и сказала, что всё это чушь и таких звёзд не бывает.

      Теперь вот таращилась на реальные звёзды и думала, что, может, зря я тогда так. В конце концов, он с этой своей астрономией уехал во Флоридский технологический без папиной помощи. Я тоже, конечно, планировала уехать, но выбора мне никто не давал. И место, и страну, и даже профессию выбирал он. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. По крайней мере, старпёры так говорят. Ну хорошо, по крайней мере, мой папа.

      – А ты, слышь, ничего такая стала, – Вадик затянулся и закашлялся. Он вообще не курил, только недавно начал, чтобы его за лоха не считали.

      В свете покоцанной лампы под потолком веранды блестели его молочные усы и одинокие волоски, которые он считал бородою. Между этими волосками частенько появлялись прыщи, и он точно их яростно давил. А потом невзначай так любил сказануть, будто порезался, когда брился. Но мы-то знали, что ничего он не брил. Отращивал только этот позор, чтобы казаться взрослее.

      – Ничего? Да я вообще ого-го, а не ничего, – я чуть не упустила ядрёную отрыжку от пива, но как-то сдержалась.

      – Ну да, – Вадик расплылся в своей желтозубой улыбке. – Ты прям ваще ого-го.

      Была б я трезва, я бы уже тогда поняла, что он так подкатывал. Но я не была, поэтому просто отвечала на его бессмысленные, для меня, реплики.

      Слово за слово, и вот он уже сидел рядом. Что-то опять говорил. Тряс недобородёнкой. И только когда попытался меня засосать, я очнулась.

      – Да ладно, Маш, чё ты ломаешься? – он повалил меня на деревянный настил