Огненный омут. Симона Вилар

поглядывают на него с сомнением и недоверием. Ведь он был главой христиан в подвластных норманнам землях, но роскошь его сверкающей двурогой митры, переливы золотого шитья ризы, благоухание заморских благовоний, исходившее от этого тучного, надменного прелата, – все говорило, что христианину Франкону совсем неплохо живется под властью язычника Ролло.

      – Иуда, – шептались одни.

      – Нет, он поразительно хитер, и сам Роберт Парижский покровительствует ему.

      – Ничего подобного! Этот руанец умыл руки, как Понтий Пилат, и ему и дела нет ни до язычников, ни до христиан. Он думает лишь о своем брюхе и стяжательстве.

      Франкон никак не реагировал на эти обвинения. Вместе с другими духовными особами и, так называемыми светскими аббатами, а по сути знатными мирянами, которые распоряжались монастырями как своей собственностью, Франкон восседал в зале капитула[20] и слушал речи реформаторов, иногда позволяя себе даже вздремнуть, пока сидевший рядом молодой аббат из Суассона не будил его, когда он начинал похрапывать.

      Франкон вскоре понял, что этот аббат приставлен к нему. Он всегда садился подле епископа, ходил за ним, даже отведенные им покои находились рядом.

      «Где я мог его видеть раньше?» – гадал Франкон.

      У суассонца были приятные черты лица, миндалевидные темные глаза с длинными как у девушки ресницами, крупный, но правильной формы нос с легкой горбинкой; ростом высок, ладно скроен. Мог бы и красавцем считаться, если бы не безобразивший его страшный шрам – багровая впадина с неровными краями, оттягивающая вверх уголок рта, словно в презрительной усмешке. Черные, коротко остриженные волосы с выбритой тонзурой открывали с левой стороны (со стороны шрама) торчащий, как, безобразный древесный гриб, остаток уха. Люди с такой внешностью обычно запоминаются, но Франкон, сколько бы не напрягал память, не мог припомнить где ранее встречал этого суассонца.

      Оставив размышления, епископ Руанский вновь поворачивался туда, где лысый аббат из Клюни продолжать убеждать сильным, хорошо поставленным голосом:

      – Подумайте, святые отцы, какое уважение будут иметь в глазах мирян наши обители, ежели монахи придаются в них разврату и чревоугодию, а пение псалмов, если и не умолкает, то заглушается лаем охотничьих свор, шумом оружия или ткацких станков, приводимых в движение женщинами, коих монахи селят подле себя. Но разве этому учит устав святого Бенедикта? Ведь по уставу монах должен выступать как рыцарь Божий, служба которого – молитва и богослужение. Не удивительно ли тогда, что миряне не испытывают никакого почтения к монастырской братии.

      В зале стоял гул голосов. Некоторые священники согласно кивали, другие шумно возмущались, не желая менять укоренившееся положение, третьи слушали с сомнением, мало веря в возможность преобразований.

      Франкону становилось скучно. В его епархии среди язычников в монастырях было больше порядка, уже хотя бы потому, что святые отцы стремились подавать пример служения Всевышнему варварам с севера. И нынче Франкона

20

Капитул – собрание членов монашеских общин.