Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски. Наталия Доманчук

как и всегда, я недовольна фигурой, своими мыслями, да и вообще всей своей неудавшейся жизнью.

      Живу только для того, чтобы посмотреть, что ждет меня впереди.

      Но вернемся к нашим баранам.

      Анька, естественно, машину водить не умела. Как оказалось.

      Денис опять стал читать нравоучения о том, что нельзя так легкомысленно относиться к жизни, и, посадив нас с Анькой в машину, начал урок вождения.

      К вечеру он разрешил нам, вернее Аньке, порулить самостоятельно. Несколько раз мы проехались от его дома к нашему, медленно, со скоростью сорок километров в час, и только потом, перекрестившись, брат уехал домой. В ответ на просьбу Инги остаться и поболтать с девочками, то есть с нами, он только хмуро на нее посмотрел и шепнул:

      – Быстро в машину.

      А мне действительно очень захотелось, чтобы она осталась с нами. Не из-за того, что мне ее было жалко. Просто вчера мы так увлеклись обсуждением моих любовных похождений, что совсем забыли поговорить о том, что было с Анькой и Ингой.

      – Да, кстати, ты не рассказала мне, как вчера провела время, – спросила я у Аньки, когда машина Дениса исчезла за воротами.

      – Никак, – пожала она плечами и направилась к дому.

      – Что значит «никак». У тебя был с кем-то секс?

      – Не было. Зато у меня «трамц-бумц» до сих пор в ушах стоит.

      – Так что, ты только танцевала и все?

      – Это можно назвать танцами?

      – И ни с кем не познакомилась?

      – Нет. И как я понимаю, то, что вчера произошло с тобой, знакомством тоже назвать нельзя.

      Я пожала плечами:

      – Зато мне классно было.

      – Не сомневаюсь.

      Когда мы зашли в дом, я вдруг заревела и сказала:

      – Ань, мне так плохо.

      Анька не на шутку испугалась:

      – Как плохо? Что-то болит?

      – Да.

      – Что? Говори, что болит?

      – Хвостик.

      – Какой хвостик? О чем ты говоришь? Что с тобой?

      – Мой хвостик. Мне тридцать с хвостиком. Вот он и болит.

      Анька облегченно вздохнула.

      – Там уже не хвостик, а целый хвост, – и, немного помолчав, добавила: – Дура ты, Лорик!

      Я заревела еще громче.

      – Вот и я об этом. Мне столько лет, а я дура, и у меня нет ни профессии, ни семьи – ничего, – вытирая слезы ладонью, причитала я.

      – Фу, какая ты некрасивая, когда плачешь, – вдруг выдала Анька.

      Я перестала реветь и посмотрела на нее.

      – А что, можно плакать красиво?

      – Конечно. Вот смотри.

      Она взяла в руки платок, села за стол, и из ее глаз потекли, нет, просто посыпались, слезинки-горошины. Они так красиво падали, а Анька сидела ровно, выпрямив спину, смотрела куда-то вдаль и тихонько вытирала слезы красивым кружевным платочком.

      – Ну, а ты чего плачешь? – спросила я.

      – А почему мне не плакать? – вопросом на вопрос