Вверх на малиновом козле. Игорь Савельев

у нас жених со стажем».

      И разумеется, когда вырулили из кустов, начались обычные стенания на тему «как ты ездишь в этой девчачьей таратайке»; отец будто бы специально расправился весь, чтобы едва не упереться темечком в потолок. Антон усмехнулся и прибавил радио. Скучает по своей любимой игрушке, да. Но вообще, строго говоря, с этим внедорожником как-то сразу не повезло. Антон видел «BMW» только однажды, в первые дни, когда отец, надутый от гордости, заехал за ним на работу, – и надо же было такому случиться, что именно тогда, пока они сидели в ресторане, ему в полстекла налепили круглую наклейку «Я паркуюсь как хочу». Ему и еще парочке машин на том же тротуаре. О, это надо было слышать. Как он орал!.. Минут тридцать. Столько ушло на отскребание. Травмировать новенькое стекло чем-нибудь острым, естественно, было нельзя, а эта хитрая штука так просто не отлеплялась – только кусочками, чешуйками, как советская переводная картинка.

      – Давай ты скреби теперь, ногти-то зря отрастил, что ли? – бушевал отец. – Погодь, дворники надо включить, чтобы отмокло…

      Особенно его, всесильного и непобедимого, бесила публичность унижения: на них таращились прохожие и официанты из окна ресторана.

      – Уроды!.. Они что, не видели?! Боятся выходить… Всего, сволочи, боятся… Ниче, я позвоню хозяину этого места, разгонит всю эту шушеру в двадцать четыре часа…

      Он не знал, на ком сорваться.

      – Суки… Я все равно узнаю, кто это… Креативная молодежь, блин… Они у меня завтра будут плакать кровавыми слезами… Понавезли наклеек из Москвы, ур-роды малолетние…

      Дряни западной нахватались.

      Впрочем, когда от круга остался лишь полупрозрачный, подобный привидению след, отец – непонятно отчего и мгновенно – повеселел. Как обычно.

      – А все равно они боятся.

      – Кто, официанты?

      – Не… Смотри, они же не решаются клеить со стороны водителя. И правильно. Их же тогда вообще начнут убивать на месте…

      Они выехали с проселка на трассу: теперь можно было открыть окна (пыль все равно скрипела в механизмах); теперь их не швыряло в сторону от грязных «КамАЗов», покоряющих жестокий грунт, как марсоходы Красную планету.

      – Хотя бы сто тридцать она у тебя по трассе выжимает?

      – Хоть двести, – небрежно ответил Антон, подбавляя газку.

      – Да ну, двести, скажешь тоже… Движок-то комариный…

      – Ну тогда держись…

      Конечно, не двести, но отец действительно держался за потолочную ручку (как бы подчеркивая, сколь неудобно ему в позорной корейской малолитражке), а впрочем – подпевая радио и вообще всем своим видом выражая животную радость жизни.

      – Черт, гайцы.

      Антона покоробило это слово, как всегда коробило; он подумал об этом даже прежде, чем увидел смазанный желтый жилет и полосатый жезл наперерез.

      Остановились далеко – метрах в двухстах. Антон еще подумал – сдать ли назад.

      – Посиди, –