Все и девочка. Владимир Авдошин

моя Фрау. Это мой Зон. Это мои Тохтер.

      – Ну, все, обед окончен, за работу, товарищи пленные.

      – О майн Гот, о майн Гот, в мои лета! О майн Фатер и майне Муттер, – страдальчески говорил пожилой Лемке.

      – Пошли, ты что, не знаешь, что за саботаж принудработ – расстрел? – тянул его тоже пожилой Мюллер.

      – Знаю, знаю, о матерь божья, пославшая нам этого ангела в простом русском платьице, я бы всё это не вынес, не видя ее.

      А русские говорили:

      – Ты наша Лариса Рейснер, так пленных обратать, чтоб они работали, как передовики производства.

      – Кто-кто?

      – Ну героиня, из «Оптимистической трагедии». На театре смотрела?

      – Нет.

      – Только кожаной куртки тебе не хватает.

      – А зачем, в Крыму и так тепло.

      – Ну, ответработнику положена кожаная куртка. И маузер для официальности.

      – Боже упаси! – был ответ – И так справляемся.

      Письмо из дома, примерно через месяц, напомнило, как она уезжала. Пришла мама и очень торжественно (у мамы всегда вместо торжественности трогательность получается) сказала:

      – Вот тебе часы купила на деньги, которые ты оставила. Не след ответработнику бегать и спрашивать прохожих, сколько времени, пора или не пора начинать или заканчивать его подчиненным работу. А мы уж тут сами вместе с отцом и дочерьми справимся. Тогда она молча взяла часы. А теперь прослезилась.

      Глава 3

      Командировка в Новосибирск

      – Тамара Ивановна, проходите, садитесь, извините, здравствуйте! Дайте мне вашу руку и подойдемте к окну. Впрочем, нет, садитесь! Мне нужен ваш совет, – неожиданно сбивчиво сказал начальник и сел сам. – Видите ли, пришла директива за номером 241, в которой предлагается нам, как головному отделению, проревизовать Новосибирское отделение нашего института в кратчайшие сроки. Обычно этим занимался Кондратюк, вы это знаете, но он запил. Еще мы подключали Маланину к таким делам, но она больна. Знающих много, а надежных, кроме Кондратюка, никого. А дело срочное, не терпящее отлагательств. Я хотел у вас спросить, как вы думаете надлежит поступить нашему отделу?

      – Ну, я не знаю, – начала она, – может быть, вам из другого отдела соответствующего работника попросить взаимообразно?

      Он встал и подошел к окну.

      – Нет, вы не понимаете сути. Я вас спрашиваю, что мне делать. Дайте вашу руку. И подойдемте к окну. И совершенно другим тоном, таинственно:

      – Директива пришла… из самых высоких инстанций, из самой приемной Маленкова… А это может означать только или реорганизацию в недалеком будущем всего института. Или… второе… – он помолчал, потом потыкал пальцем как бы в стену, хотел что-то сказать ей, но не решился, – вы меня понимаете?

      Она шесть лет проучилась в строительном институте и понимала городской интеллигентный сленг, хотела бы сама на нем разговаривать и жить среди городских интеллектуальных людей, но владела им еще недостаточно, чтобы с лёту понять, что имеется