Все и девочка. Владимир Авдошин

и сестрам пример показательный, как дальше-то жить. Нешто всё в работе, как у тебя, или одно гулянье на уме, как у Вали, – это дело?

      – Ах, оставьте, мама, я правда не знаю, где их берут.

      – А я и тем более. Ранее-то свахи были. Меня, например, с Иван Николаичем сваха сватала. И такая опытная попалась – чудо! Я тебе, говорит, по твоему характеру найду, не сумлевайся. Ты девочка тихая, скромная, вежливая, характер у тебя душевный. Тебе ответственного и домовитого нужно. Он сразу в тебя влюбится.

      И точно, как пришел на смотрины – сразу взял своей обходительностью. Я к нему расположилась всем сердцем.

      – Вы, говорит, Авдотья Егоровна, не сумлевайтесь. Если что там про меж нас не выйдет, я неволить вас не стану, уйду в свое Рождествено, как и полагается демобилизованному служивому. Хотя, должен вам признаться, вы сразу меня очаровали своим кротким взглядом и своими румяными щечками. Мне будет жаль ходить теперь на работы и не видеть вас, – вот как в 1915-м году-то делалось! Но ведь если люди живут дальше, хотя и в других условиях, значит, это как-то и теперь делается, раз молодые-то женятся? А я видела – женятся!

      – Ах, мама, оставьте, а то я расплачусь. Нельзя же каждый мой приезд об одном и том же.

      – Ну, хорошо, хорошо, не буду, – собирая посуду, – и не поела ничего. А деньги-то забери! Слышишь? Да не забудь поговорить с Валей, чтобы она так легкомысленно себя не вела! Может она тебя, как старшую-то и послушается? – запихивая обратно горшки в печку. – «Пусть теплое стоит. Сейчас Рита с работы придет, покормлю теплым. «Расплачусь!» – нельзя так опрометчиво вести себя ответработнику! На тебе пятьдесят человек, а может быть и сто! Не выйди ты на работу – что будет?

      Я вас спрашиваю. А то и будет, что разбредутся, как овцы по лугу, и никакой работы без ответработника не будет!».

      Выехав в город, Тома идет на свое любимое место около строительного института, в телефонную будку. Хоть она и сказала матери, что не знает, как это теперь делается, но наработки, еще институтские, у неё были.

      – Н. можно?

      – Будет попозже, – и повесили трубку.

      Это был первый, почти обычный телефонный разговор по приезде её в Москву. Как оказалось, и последний. Если совсем честно, в нем не было концовки. Там не спросили – «А кто спрашивает?» И она не ответила – «Однокурсница». Там не спросили – «Может быть, что-то передать?» И она не ответила – «Нет, нет, спасибо, ничего, я еще раз позвоню». И не услышала – «Не волнуйтесь, всё-всё передам и всё скажу».

      Она списала это на погрешность. А второй телефонный разговор прозвучал уже как пощечина:

      – Т. можно?

      – Кого? – осторожно переспросил голос. – Минуточку. И после некоторой паузы, другим тоном: «Вы знаете, а его, оказывается, нет дома».

      Ну ладно, подумала она, бывает. Хотя и тут концовка говорила о другом, что не его нет дома, а с ней не желают разговаривать. Она не верила своим ушам. Дальше – хуже:

      – М. можно?

      – Кого-кого, простите? Такой здесь не живет.

      – А вы не знаете, выехал, что ли?

      – Простите, даже не знаю.

      И, наконец,