48 минут. Осколки. Виктория Побединская

не то съела, – поворачиваю я голову, но от одного лишь взгляда на позеленевшего Арта становится еще хуже.

      – Не стоило покупать те жареные крылышки, я сразу понял, что-то с ними не так, – стонет Артур, когда машина, набирая скорость, оказывается в стройном потоке автобана.

      Шон открывает окно, жадно вдыхает холодный воздух. Кажется, ему становится так же плохо, как и нам. Ник же с совершенно невозмутимым видом бросает взгляд через плечо и тут же возвращается обратно к дороге.

      – Почему опять ты один чувствуешь себя хорошо? – начинаю стонать я, изнемогая от несправедливости, ведь Ник ел то же самое, что и все мы.

      Возможно, я параноик, но никак не могу отделаться от ощущения, что это неспроста.

      – Шон, – цепляюсь я за локоть парня. – Он нас отравил! Надо что-то срочно принять, чтобы замедлить распространение яда!

      Ник на месте водителя едва сдерживает смех.

      – Ты серьезно? По-твоему, я так непроходимо туп, чтобы отравить всех и сесть в ту же машину? Ты меня в очередной раз удивила, Ви!

      – Прекратите! – раздражается Шон, явно устав от постоянных препирательств.

      Но Ник его игнорирует:

      – Просто мой организм не настолько изнежен, как твой, принцесса, а желудок, уверен, способен переварить даже железные крючья.

      – Видимо, поэтому ты решил нацепить пару себе на лицо?

      Он перестраивается и, не сбавляя скорость, резко входит в поворот, отчего мое сознание начинает терять равновесие с еще большей силой, а к горлу подступает комок, просящийся наружу.

      – Прекрати! Ты можешь вести машину аккуратнее?

      Мне так душно и плохо, что хочется уткнуться головой в чье-нибудь плечо и разрыдаться.

      – Я не расслышал извинений.

      – Да пошел ты!

      – Останови, – тихо просит Шон, и когда Ник прижимается к обочине, быстро выскакивает за дверь, согнувшись пополам.

      – Мне тоже надо подышать!

      Я открываю дверь и глубоко вдыхаю аромат поля, мимо которого мы держим путь. Снег, внезапно начавшийся после обеда, крупными хлопьями опускается на лицо, застревая в ресницах и превращаясь в холодные капли на коже, приносит некоторое облегчение.

      Артур разваливается на заднем сидении подобно медузе, раскинувшей щупальца в разные стороны.

      – Чувак, надеюсь, Ви ошибается, – говорит он.

      Ник, громко цокнув, отворачивается. Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, делаю глубокий вдох и заставляю себя промолчать. Пока. Откинув ногу Арта, занимаю свое место. Шон возвращается изрядно потрепанный и бледный и, опустив стекло, кладет лицо на руку.

      Остаток пути похож на мутный туман из злости и тошноты, которые я одновременно испытываю. В опущенные окна дико врывается ветер, немного успокаивая пульсирующую боль в висках и головокружение. Мы все дальше удаляемся от города – высокие дома сначала сменяются одноэтажными уютным райончиками, а потом и вовсе полями. Чем дальше мы движемся на юг, тем скучнее становится вид за окном. Когда мы наконец добираемся до места назначения, снег переходит в буран.

      Дом встречает