Я была здесь. Гейл Форман

наши соболезнования, – говорит мне толстая женщина, одетая во что-то свободное, отчего кажется еще крупнее. – Мы проводим еженедельные встречи для тех, кого затронула смерть Меган. Как раз скоро будет очередное собрание, если хочешь, приходи.

      Меган? Ее так только бабушка с дедушкой звали.

      Женщина вручает мне какую-то брошюрку с большой цветной фоткой улыбающейся Мэг, которую я не узнаю. Сверху подпись: «Линия жизни» с сердечками.

      – В понедельник, во второй половине дня.

      – Я к тому времени уже уеду.

      – Ах, жаль. – И после паузы добавляет: – Студентам кампуса эти встречи приносят большое облегчение. Все были ужасно потрясены.

      «Потрясены» – это не то слово. Потрясена я была, когда наконец вынудила Тришу признаться, кто мой отец, и узнала, что до того, как мне исполнилось девять, он жил всего в тридцати километрах от нас. Но ситуация с Мэг совершенно иная – это все равно что однажды проснуться и обнаружить, что ты теперь живешь на Марсе.

      – Я всего на один день, – добавляю я.

      – Жаль, – повторяет она.

      – Да.

      Женщина вручает мне ключи, объясняет, как добраться до дома, предлагает звонить ей, если что-то понадобится, но я выхожу, прежде чем она успевает дать мне визитку. Хуже того, она же могла попытаться меня еще и обнять.

      Я стучу в дверь старого дома, где жила Мэг, никто не открывает, так что я захожу сама. В доме пахнет пивом, пиццей, водой из бонга и чем-то еще – такой аммиачный запах, как от грязного кошачьего туалета. Играет концертная запись то ли «Fish», то ли «Widespread Panic» – такая хипповская дрянь, от которой Мэг бы просто застрелилась. Я останавливаюсь, вспомнив, что она, по сути, это и сделала.

      – Ты кто? – Передо мной стоит высокая и до смешного красивая девчонка в пестрой майке с пацификом и с усмешкой на лице.

      – Я Коди. Рейнолдз. Я приехала к Мэг. То есть за ее вещами.

      Девчонка напрягается, как будто бы из-за Мэг, от одного о ней упоминания, вся ее слащавость скисла. Я ее уже возненавидела. Она к тому же представляется как «Дерево», и мне так жаль, что подруга не рядом, чтобы мы могли обменяться наработанным за долгие годы неуловимым взглядом, выражающим наше обоюдное презрение. Дерево?

      – Ты тут живешь? – спрашиваю я. Когда Мэг только переехала, она слала мне длинные письма о занятиях, преподах, практике, а иногда прикрепляла до жути смешные шаржи на своих соседей, которые она рисовала углем и специально сканировала для меня. Обычно я такое любила, это ее упоительное высокомерие, ведь так было всегда: «Мы с Мэг против всего мира». Дома нас даже прозвали «сладкой парочкой». Но, читая ее письма, я думала, что подруга нарочно подчеркивает недостатки своих соседей по дому, чтобы я не слишком грустила, и от этого мне становилось только хуже. В любом случае никакого Дерева я не помню.

      – Я подруга Рича, – отвечает мне эта стерва-хиппи. Ах да, Мэг прозвала