В шаге. Юрий Никитин

как будто прочла, о чём я думал всю ночь, договорила:

      – И тем больше у него правил.

      Я молча хрустел прожаренным ломтиком булочки, помалкивал, а она спросила негромким голоском:

      – Что-то тревожит, шеф?..

      – Да, – ответил я нехотя.

      – Этики?

      Я отмахнулся.

      – Этики всего лишь мухи, что надоедают, но наш паровоз им не остановить.

      – Тогда что?

      – Наша работа, – ответил я с сомнением. – Только мы знаем, какой будет взрыв! Одна надежда, что снимать ограничения на использование нейролинка будем постепенно. По частям. Если позволят.

      Она даже чашку отставила, взгляд стал очень серьёзным.

      – Могут не позволить?

      – Мы разработчики, – напомнил я. – Я нагло уверен, что лучшие, без такой уверенности звёзд не достать… но, увы, не единственные, что пашут на этой ниве. Нива – это такое поле для разработчиков софта. Соперники дышат в затылок. Будем осторожничать и притормаживать – обгонят с гиком и свистом. Так что опасайся не опасайся, а спешить надо!

      Она сделала осторожный глоток, поморщилась, горячо, ухватила, не глядя, вкусно пахнущий прожаренный ломтик булочки.

      – Изо всех сил, шеф. Я оптимистка, но какая-то испуганная.

      – Не по жизни?

      – Нет, когда начинаю думать, что творим и вытворяем.

      Я пил медленно, почти не чувствуя вкуса, что-то во мне тяжело вздохнуло помимо моей воли.

      – Спинным мозгом чувствую, что у нас мощнее, чем открытие там электричества, атомной энергии, интернета! Именно мы перевернём мир кверху лапами. И назад возврата ни-ни. Кто понимает, тому уже страшно… А народ смотрит только бои в ММА и слушает песни Ани Стрекозинской.

      Она сказала язвительно:

      – Спинным мозгом… Артём Артёмович, не говори красиво! Скажи честно, жопой чуешь.

      – Чую, – согласился я. – Но если не мы, то другие тряхнут планету так, что всё с неё ссыплется, как при Копернике.

      Она быстро поглядывала, как я с хрустом жую тостик, горячий и вкусно пахнущий, но плечами повела, словно осыпало морозом.

      – Надеюсь, успеем первыми.

      – Иначе нам кранты, – подтвердил я.

      – И станем снимать запреты постепенно?

      – Даже не запреты снимать, – уточнил я, – а приоткрывать вход в ад. Чтобы дать взад, если чё. Тогда и другие притормозят. Ну, может быть.

      Она допила кофе, задумалась, медленно поворачивая чашку в пальцах.

      – Притормозят?.. Думаю, не раньше, чем начнутся разбои, грабежи, поджоги… Не так?

      Я ответил с надеждой:

      – Но баррикад на этот раз не будет. Каждый станет зверем-одиночкой. И будет бросаться на соседа. А как иначе, если везде одни звери в людской личине? Общество, основанное на строгих правилах и запретах, рухнет с таким грохотом, что и черепков для инопланетян не останется.

      Она сказала с иронией, но мне почудилась в её словах надежда:

      – Тогда, может, притормозить?

      – А другие? Их не притормозишь.

      Она