Как убить свою семью. Белла Маки

изменился, и это пугало. Это напомнило мне историю, которую нам рассказывали в школе: беднякам в девятнадцатом веке продавали хлеб, приготовленный из мела и других напиханных туда несъедобных ингредиентов. Тюрьмы сейчас управляются частными компаниями со смешными вымышленными названиями, которые по задумке должны звучать угрожающе. Вот кто был бы в восторге от мелового хлеба и проклял бы день, когда ввели стандарты питания. Так уж получилось, здесь мне не особо хочется есть. Тюремную диету можно продать тем самовлюбленным инста-дивам, которые рекламируют средства для cнижения аппетита и витамины сомнительного качества. Просто ешьте тесто три раза в день, а остатки обменивайте на сигареты, и ваш спортивный костюм скоро будет с вас сваливаться.

      Келли спрашивает, не хочу ли я о чем-нибудь поговорить. Она склоняет голову в сочувствующем жесте, или мне кажется? Моя последняя апелляция должна быть подана со дня на день, она об этом знает. Похоже, ее групповая терапия убедила ее в том, что у нее блестящее будущее в области психологии. Мне приходится подавить желание объяснить ей, что даже лучший терапевт с Харли-стрит[17] не поможет, так что «достучаться до моего внутреннего ребенка» и «исправить все, что со мной не так» у нее не выйдет. Во-первых, Келли идиотка. Во-вторых, я считаю разговоры по душам переоцененной практикой. Как говорила моя мама: «Не ной, не поясняй». Однако она умерла слишком рано и оставила меня мстить за причиненное ей зло. И вот я здесь. В целом немного пожаловаться было бы не так уж и плохо.

      Келли понимает мой намек и уходит тренироваться на ком-то другом, а я устраиваюсь на койке, чтобы начать записывать свою историю. У меня не так много времени, если я хочу рассказать ее целиком – исход моей апелляции будет известен в ближайшее время, по словам моего адвоката с вытянутым лицом. Он постоянно приходит в шикарных костюмах, сшитых на заказ, но все впечатление портится кричащими лоферами. Наверняка он считает это изюминкой, но мне его обувь шлет сигнал – у него нет вкуса. Возможно, молоденькая вторая жена купила их в надежде сделать из мужа хипстера. Зря она. Нелепое самолюбие – не та черта, которую я хотела бы видеть в адвокате, пытающемся отмазать меня от пожизненного срока. Особенно если мои весомые гонорары побудят его покупать больше безвкусных вещей.

      Я родилась двадцать восемь лет назад в больнице Уиттингтона. Единственная дочь Мари Бернар, молодой француженки, которая жила в Лондоне в течение трех лет, прежде чем забеременела. После родов в одиночестве она отвезла меня в свою квартирку в Холлоуэе, где я маялась от скуки, впервые испытала приступ клаустрофобии и ощутила все незначительные радости туалета в спальне. Студия – это такое вводящее в заблуждение слово, вызывающее образы просторной комнаты для творческих личностей, любящих устраивать шикарные приемы, где красивые люди облокачиваются на балкон с сигаретой в зубах. Наша квартирка находилась на пятом этаже, а на первом располагался куриный ларек. Возможно, домовладелец устроил по три квартиры на каждом этаже ради социального эксперимента

17

Харли-стрит – улица в Лондоне, известная множеством обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.