Последняя тайна профессора. Николай Леонов

особняк, своей архитектурой отдаленно напоминающий знаменитый Нотр-Дам-де-Пари, Лев через домофон сообщил о своем прибытии откликнувшейся на его вызов хозяйке дома. Когда он вошел в богато обставленную гостиную, то увидел там уже ожидавших его близких покойного, которых он попросил собраться, когда созванивался с вдовой академика.

      Хозяйка дома, представившаяся как Инна Романовна, – моложавая особа приятной внешности, годами под пятьдесят, одетая в черное траурное платье, представив Льва собравшимся, бегло познакомила и его самого с теми, кто нашел время и возможность встретиться с представителем главка угрозыска. Кроме их общих с Семигоровым сына и дочери, которым на вид было немногим более двадцати, присутствовали и два сына академика от его первого брака. Это были уже зрелые мужчины лет за сорок. Здесь также присутствовали двоюродный брат академика – удрученного вида крупный мужчина под семьдесят лет, и родная сестра брата – подвижная старушка под восемьдесят.

      Начиная разговор, Гуров попросил собравшихся быть предельно откровенными, поскольку в этом, безусловно, очень непростом деле о внезапной кончине ученого, главную роль могла сыграть внешне даже второстепенная как будто совершенно малозначащая деталь. Предварительно уведомив своих собеседников о том, что каких-либо версий происшедшего он пока не строил, Лев попросил высказаться хозяйку дома.

      Вздохнув, та произнесла несколько слов о том, сколь тяжким ударом для всей их семьи стал внезапный уход из жизни ее супруга, который был во всех отношениях выдающимся человеком. Он был не только действительным членом Российской АН, но и почетным членом нескольких иностранных академий, в том числе и европейских. По словам Инны, в их доме не такими уж и редкими гостями бывали и российские, и иностранные ученые. Семигоров вел обширную переписку со своими коллегами по всему миру. Его книги читали в самых разных частях света – от США до Новой Зеландии и от Великобритании до Японии. Будь он американцем или, например, французом, он уже давно мог бы стать обладателем Нобелевской премии. Но этому всячески препятствовало антироссийское лобби в Нобелевском комитете, где «главной скрипкой» были не ученые, а всевозможные политиканы.

      – Но Святослав Дмитриевич никогда не переживал из-за этого, – Инна отрицательно качнула головой. – Все эти звания, титулы, премии, награды он рассматривал как мишуру, не достойную внимания. Для него главным всегда и во всем была наука. Но я так понимаю, сыщика не могут не интересовать внутрисемейные взаимоотношения? Могу сказать однозначно: великим Святослав Дмитриевич был во всем. И как ученый, и как человек, и как семьянин. Всех своих детей он воспитал настоящими людьми, которым чужды корысть, зависть, лень… Впрочем, как мне кажется, решающую роль в воспитании детей сыграла его наследственность. Он обладал колоссальной энергетикой, которая передалась и его детям…

      – Отец вообще всегда был человеком-загадкой, – неожиданно вклинился в разговор