Множество жизней Элоизы Старчайлд. Джон Айронмонгер

знаю.

      – Тогда уйдем мы, – сказала Катя решительно. В ее голос вернулся огонь.

      – Куда уйдем?

      – На Запад.

      – И на что мы будем жить?

      – Ты молочник с огромным стажем. Ты запросто сможешь найти работу в Западной Германии. Мы могли бы отправиться на поиски сокровищ Элоизы.

      Отец Кати вздохнул.

      – Именно так сказала бы твоя мать.

      Во дворе, ведя коров с пастбища, появился кривозубый Йорди.

      – Закончим этот разговор, – сказал Ярослав.

      Все время, пока коровы вваливались во двор, теплые и вонючие от навоза, он стоял, сунув руки глубоко в карманы, неподвижно, словно каменное изваяние, и смотрел вверх, на далекие горы.

      – И много их было? – спросил Милан. – Сокровищ?

      Они снова лежали в высокой траве на речном лугу. Катя улыбнулась.

      – Много, – ответила она.

      – Много?

      – Вагон и маленькая тележка. Иногда я думаю, что это проклятие моей семьи. Жан Себастьен коллекционировал золото. Это была его страсть. Он собирал золото со всего мира. Кубки, канделябры, тарелки, статуэтки. Золото и бриллианты из Индии. Золото из обеих Америк. У него был отдельный кофр с золотыми монетами. Ты представляешь? Целый сундук одних только монет. И серебро он тоже коллекционировал. И всевозможные произведения искусства. Бронзу. Статуэтки. Картины. Телескопы. Он был очень богат даже по меркам своего времени.

      Милан молчал. Через некоторое время он спросил:

      – Сокровища до сих пор не найдены?

      – Насколько мне известно, нет.

      – И ты знаешь, где их искать?

      Катя отвела взгляд.

      – В 1794 году, – сказала она, – в возрасте тридцати шести лет Элоизе отрубили голову.

      – Отрубили голову? – переспросил Милан, не скрывая своего потрясения.

      – Гильотина. Жан Себастьен и Элоиза были задержаны в Боне, где они обосновались под вымышленными именами. Они прожили там целых три года. Их отвезли обратно в Дижон и объявили врагами революции. Суд над Элоизой длился около пяти минут. Толпа так громко освистывала ее, что нельзя было расслышать ни слова. – Катя испустила долгий, протяжный вздох. – В тюрьме над ней надругались.

      – Надругались? – От Милана не скрылась дрожь в Катином голосе.

      – Все это в прошлом, – проговорила Катя. – Все это в прошлом. – Она намотала на палец прядь волос. – Элоизу пытали, – продолжила она и понизила голос почти до шепота. – Насиловали.

      Милан потянулся к Кате и сжал ее ладонь. В такой ясный летний день слово «насиловали» прозвучало грубо и неуместно, как будто оно вторглось без разрешения в этот мир полевых цветов и луговых трав, где ему не были рады. Оно тяжело повисло в воздухе. Милан попытался повторить слово, прошептать его вслед за Катей, как часто делал, когда она что-то рассказывала, но с его губ не сорвалось ни звука.

      – Человек по имени Родерик Эгльфин. – Катя прикрыла глаза. Она процедила это имя так, как будто один его звук причинял ей боль. – По-фрацузски «églefin» –