Мерные рассказы. Гаяна Муради

много внимания. Внезапно его монолог прерывает доктор, который говорит, что пора обедать. Это означало, что мне пора уходить. Я на прощание Камалю дала очень ценный подарок. По крайней мере, для меня это представляло огромную ценность. Это был камень, привезенный из Армении много лет назад. На нем маслом был нарисован армянский пейзаж, очень красивая и тонкая работа. И мне почему-то захотелось это вручить ему на память обо мне. Вообще, мне хотелось для него сделать все возможное и не возможное. Хотелось, чтоб он был счастлив. Когда я с ним прощалась, я вся была взволнованна, натянута как струна, а он принял мой дар очень просто, как шоколадку (когда угощаешь шоколадкой). С непонятным не утвердившимся чувством тонкой горечи я попрощалась с ним.

      Я искренне переживала за него, названивала ему каждый день, чтобы узнать, как он и, чтобы услышать его голос. Мне почему-то казалось, что он часть моей жизни. Звучит весьма банально, но я вставала по утрам и ложилась спать с мыслями о нем. Нет, я вовсе не представляла наш потенциальный с ним союз, я просто о нем думала, без ожиданий будущих отношений. Обычно я представляю будущие отношения, когда влюбляюсь в мужчину, но тут словно было не до этого. Я так за него переживала, что заразила своими волнениями маму, теперь и она переживала.

      – Он тут один в Москве, без родственников, лежит в больнице. Бедный, – говорила маме.

      Это все, что я ей говорила. О своих амурных ощущениях я молчала. Никому не рассказывала. Это трудно. Да, и зачем об этом рассказывать, ведь это же одностороннее чувство, без развития событий, без интриг. Признаюсь, мне даже стыдно об этом рассказывать. Когда чувства на пике, я никому не рассказываю, словно боюсь что-то спугнуть, словно берегу и лелею чувства. Ведь все так зыбко. До поры до времени я охраняла свои чувства.

      Через пару дней я решила больше ему не писать и не звонить. Мне вдруг стало неловко. Странно, что ранее мне не было неловко. Ранее я почему-то думала, что могу легко вторгаться в его утро или день, или вечер. Но тут внезапно все поменялось – возникло чувство сдавливающей неловкости, граничащей со стыдом. Я внезапно поняла, что не имею право думать и мечтать о нем. Право, имею, конечно же, но как будто какая-то сила мне говорит, что не стоит погружаться в мечты о нем. Ощущение, что меня ударили по щеке, пытаясь разбудить. Я вдруг понимаю, что мои чувства не взаимны. Все это время я была под воздействием его волшебного прикосновения к моей щеке. И всё.

      Через неделю я все же решаюсь написать ему, узнать о его состоянии и о том, нужна ли какая-то помощь. Спустя 7 часов с момента отправки моего сообщения он мне пишет следующее: «Привет. Все хорошо. Я уже работаю 3 дня». По мне пробежал дикий холод. Он даже мне не сообщил и не сообщил бы. Ему было все равно на меня. Хоть я и находила оправдания его внешнего холоду, но факты никто не отменял. Какое-то время я оправдывала его равнодушие миллионами предположений. Ах, мое богатое воображение… Например, я думала, что он дико меня стесняется, поэтому так себя ведет. Или, что он думает, что я из строгой кавказской семьи, и моя семья