Чем чёрт не шутит. Том 2. Георгий Павлович Синайский

как Лена и Амур,

      Течёт любовь – лямур, лямур,

      Амор, амор,

      Love, Laiv —

      Лафа!

      А остальное —

      Дрынь-трава

      Скотине.

      «Пусть с количеством стрел я приукрасил, зато поэтично, а, главное, ветреной и распутной Инессе моё стихотворное признание понравилось! Когда-то я считал, что роман Чернышевского „Что делать?“ дал мне заряд на всю жизнь, но изнурительный секс с Инессой часто доказывал, что этого заряда маловато! Арманд была настоящей сексуальной армадой, с которой адмирал Нельсон и подавно бы не справился. Но и разойтись с Инессой, как в море корабли, я был не в силах, и не потому, что она была не женой, а любовницей; а потому, что действительно пристрастился к ней, как наркоман к наркотику! Но хорошо, что смерть выбрала её, а не меня!» – предался было воспоминаниям Ильич, но чуть было не сглазил! Ибо ему вдруг показалось, будто на глазах у него очки, с совершенно негодной для его зрения диоптрией, от которых не только хорошо проглядываемая даль вдруг неимоверно исказилась, но, и всё, что было вокруг него, расплылось до неузнаваемости. Через какое-то время, зрение у Ильича нормализовалось, и он, с удивлением, увидел перед собой остров, доселе бывший для него невидимым! Бригантина удачно прошла между нескольких скал, торчащих в миле от острова, и села на мель, в нескольких сотнях метрах от него – острова, в районе которого кануло немало, даже современных лайнеров.

      – О, терра инкогнита! Даже для того, кто приблизится к тебе в ясный день, на расстояние морской мили от тебя, ты останешься островом-невидимкой, хотя, вероятно, ты гораздо больше Капри! А с расстояния ближе, чем на милю, ты, на мой взгляд, выглядишь восхитительно прекрасно! Хотя скалы в миле от тебя, чуть выглядывающие из воды, опасны для судов, как зубы голодной акулы, для пловца! А может быть, ты – лишь мираж, или призрак?! А может быть, это моя галлюцинация, или моё сновидение?! – восклицал изумлённый Ильич, пока набежавшая волна сильно не накренила судно, и он не бултыхнулся за борт.

      Очутившись в воде, Ильич больше не сомневался в реальности открытой им земли, а усиленно плыл к ней, для обретения твёрдой почвы под ногами, и связывая с ней, а не с «ветреной» бригантиной надежду на спасение. Чтобы легче было плыть, он разделся в воде до плавок, а в плавки засунул парабеллум.

      «Новый остров, а возможно, чем чёрт не шутит, и новый материк?! Но что бы там ни было, а ты – земля-матушка! И пусть родная матушка моя покоится на Волковом (Волковском) кладбище, а меня – „матёрого человечища“, сюда занёс „Морской волк“, но я надеюсь, что ты не окажешься для меня кладбищенской землёй, и не зарою в этой земле я свой талант и гениальность! Стань моей точкой опоры, с которой я подниму свою жизнь к новым вершинам, а всё мироздание переверну на свою сторону! Стань моим „Араратом спасения“!!!» – подбадривал он надеждой, как допингом, выбивающийся из сил организм. Неожиданно, он увидел два, гигантских размеров, белых тела, его настигающих. Две белые акулы принялись делать вокруг него плавные круги. Ильич похолодел