Трефовый интерес. Татьяна Бочарова

сказала Ольга.

      Михайловна ушла, с трудом переставляя распухшие ноги в огромных, не по размеру, валенках. Ольга еще немного постояла у порога, затем прошла в комнату и без сил опустилась на кровать. Светка примостилась рядом, нахохлившись, как испуганный воробышек.

      – Мам, а мы что, теперь будем тут жить?

      – Да, милая.

      Света сморщила курносый носик.

      – Мам! Я не хочу-у…

      Из ее глаз закапали крупные, прозрачные слезинки. Ольга погладила дочь по белокурой головке.

      – Ну чего ты, дурочка? Что плачешь? Мы будем кушать досыта, гулять на свежем воздухе. Тут нет бомбежек, а в доме есть печка. Станет холодно, сможем ее топить.

      – Н-не хочу здесь. Х-хочу домой. В нашу квартиру. И чтобы папа… был с нами.

      При слове «папа» Ольгу как ножом по сердцу резануло.

      – Ты же знаешь, Света, папы нет. Он на фронте, бьет фашистов, чтобы они скорее сдохли и мы могли вернуться в свой город.

      Света молчала. Глаза ее были красными, но плакать она перестала, лишь тихонько шмыгала носом.

      – Мам!

      – Что, детка?

      – А когда папа побьет фашистов, он сразу приедет и заберет нас отсюда домой?

      – Конечно, милая. Сразу приедет. – Ольга не смогла подавить тяжелый вздох.

      Три месяца, как от Виктора нет ни одного письма. Ольга пишет чуть не каждый день, а в ответ тишина. Она ждет похоронку. Ей даже ночью снится, как почтальон приносит конверт с вестью о том, что мужа больше нет, пал смертью храбрых на полях сражения. Во сне Ольга рыдает, заламывая руки, а в реальной жизни молчит. Внутри все окаменело. Даже мучительный голод терзает не так, как вначале, осенью и зимой. Ольга через силу разговаривает, улыбается дочке, пытается что-то делать по дому. Растопить буржуйку старыми журналами и обломками деревянных стульев. Сварить из пайки хлеба похлебку, добавив в нее щепотку муки. Подмести пол, засыпанный щепками. Заплести Свете косичку. Нехитрые дела, а вот нет на них никаких сил. Кажется, ее саму запечатали в конверт, и летит она по городам и весям, от одного почтового пункта до другого, рот склеен, руки склеены, веки склеены, не расклеишь…

      Ольга почувствовала холод и очнулась. Привычно тронула Светку за нос – ледяной. Тотчас из соседней горницы раздался скрипучий голос Михайловны:

      – Щас затоплю, станет тепло.

      «Будто мысли читает», – с удивлением подумала Ольга.

      – Вставай, – сказала она Светке. – Нужно переодеться. Достань из чемодана штаны, фуфайку и теплые носки.

      – Не хочу штаны, – заканючила Светка. – Не люблю! Я в них, как мальчишка. Я лучше в платье.

      – Свет, тут тебе не Ленинград. Это там девочки ходят в коротких юбочках. А здесь деревня. Над тобой смеяться станут.

      – Не станут, – отмахнулась Светка и насупила белесые бровки.

      Ольга невольно улыбнулась. Как похожа дочка на Виктора! Такая же светловолосая, курносая, упрямая до жути. Ольга сама с густыми, роскошными каштановыми волосами, каре-зелеными глазами и тонким, породистым носом с едва заметной горбинкой. По бабушкиной