Лепесток за лепестком. Антология

веревочка вьется и вьется —

      Из моих ожиданий, желаний, из прочей пеньки…

      Время влито в винил баритоном забытого Отса,

      И роняют, роняют цветы на песок лепестки.

      Время влито в гранит стрекозы слюдяными следами,

      Что пропела в полете и канула камнем ко дну.

      Облетела листва в золотисто-багряном дурмане,

      Доезжачий-ноябрь на последние листья порскнул.

      Облетела листва, обнажая нажитые годы,

      Нажитого не жаль обменять на доверчивость грез.

      Но куда ни гляди, у причалов мои пароходы,

      И, ржавея, печально в тупик укатил паровоз.

      Но, куда ни гляди, суетится шальная надежда,

      Подтолкнув под бока утомленных печальных сестер.

      Я попала в просак.

      Это значит, что все, как и прежде, —

      Монологов моих полыхает багряный костер.

      Поэтка

      Тряпку прополоскать, отжать, на швабру надеть – шурух-шурух по полу.

      А че такого-то? Думаете, раз поэтка – так шелк-шифон, шляпы-ленты, каблуки-перчатки? Перчатки – они есть, да не те, ажурные, или тонкой кожи, а резиновые. Иначе пока с водой да с химией возишься – потом никаким кремом не спасешься, руки не восстановишь.

      Шурух-шурух – поэтка, поэтка… Разве бывают поэтки-уборщицы? Хотя поэтки – они какие только не бывают! Кто-то – тетка со шваброй, а я вот одну знаю – самую настоящую-пренастоящую поэтку, так она вообще баба с веслом!

      Это просто все ждут, что поэтки сродни феечкам. Этакие…

      В хрустальных туфельках тридцать второго размера. А если у нее чуни на десять размеров больше, то от этого она что, уже не поэтка? Или максимум – андеграунд? В смысле, дитя подземелий, нимфа подвалов? Вы наши подвалы видели? Арочно, кафельно-мозаично, светло, тепло… Можно, конечно, наоборот – чердачно. Голуби курлычут, ветра музицируют, облака плывут, словно парусники. Сплошной мейнстрим. А поэтки, они всегда – мимо. Их нигде не ждут – ни в андергаунде, ни в мейнстриме. Ибо все места расписаны еще «до» и вперед «на». И локонов золотых нет. Есть что-то напоминающее гнездо.

      Чье гнездо? А фиг его разберет. Может, воронье, а может, хомячковое. Пух да перья врастопырку. Платочком повязалась – вот и ладно, уже красавица. И, скажите на милость, куда носить эти платья? Да-да, вот эти: черное со шлейфом, красное с декольте до копчика, зеленое с брабантскими кружевами? Полы в них как мыть, спрашиваю? Шурух-шурух, прополоскать, отжать…

      Врут всё люди. Что врут? А всё врут. Про поэток. Нет, наверное, есть и такие: утром проснется в спальне, залитой солнечным светом, откушает кофе и круассаны с видом на Эйфелеву башню, потом прогуляется по Монмартру, надышится-напитается, так сказать, высоким – и за перо – творить! Отчего ж не творить-то, когда вокруг сплошная богема!

      А ты попробуй вот так: ни свет, ни заря – дзень-дзень-дзень – будильник колошматится. Ноги с кровати в шлепки – топ-топ – ванна – в зеркало не смотреть. Кофе варить некогда – порошочек «три в одном» кипяточком залить – размешать – проглотить. Одеться-закутаться. Здрасьте – дворнику. По потемкам – по гололеду – ввинтиться в тепло-удушливое метро, в сонно-жужжащую толпу.

      Сверзиться на эскалаторе в подземелье. Занять выверенное годами место на перроне – точно посередине створок двери