Девушка с нижнего этажа. Стейси Ли

лицу миссис Белл невозможно ничего прочитать. Она снова любуется украшенной шляпкой, глядя на себя в зеркало.

      Три

      Сунув мне в руку две пятидесятицентовые монеты, миссис Инглиш захлопывает ящик кассы.

      Я сжимаю монетки натруженными пальцами.

      – Спасибо. Мэм, может быть, вы измените свое решение? – Мне становится неловко от того, какое отчаяние звучит в моем голосе, но мне ведь казалось, что в шляпном деле меня ждет большое будущее. Шитье шляп – способ заявить о себе, не произнося ни слова. К тому же модистки могут обеспечивать себя сами, и им вовсе не обязательно выходить замуж. Примерной китайской жене полагается готовить, рожать сыновей и быть готовой «хлебнуть горя». А его в моей тарелке и так навалено с лихвой.

      – Я буду работать вдвое прилежнее и постараюсь не высказывать свое мнение так часто, и…

      – Джо, мне просто невыгодно держать тебя из экономических соображений.

      Достав носовой платок, миссис Инглиш промакивает им влажную шею, а затем начинает обмахиваться им, словно пытается стереть мой образ из поля зрения. Мне вспоминается ужасное слово на букву У, которым сопровождалось мое первое увольнение. Но вместо «уходи» миссис Инглиш произносит:

      – Удачи.

      Тяжелым, словно ящик кирпичей, грузом у меня на сердце лежит разочарование. У меня дрожит подбородок, но я поплотнее надвигаю шляпку и спешу к станции Юнион, кирпичному зданию с полукруглой аркой. Чем быстрее я доберусь до дома, тем раньше смогу подслушать разговоры миссис Белл, чтобы понять, было ли ее появление в магазине случайностью или нет.

      Строительство железной дороги, соединяющей Атланту с Чаттанугой, положило начало разделению нашего города на шесть округов. Если представить Атланту в виде пирога, мы живем ближе к его центру. Под наблюдением мужчины в форме шумная толпа повозок, телег и пешеходов пересекает железнодорожный переезд. Я прибавляю шагу, чтобы перейти, пока переезд не закроется. Какая-то женщина отворачивается, поднеся к лицу носовой платок, и я понимаю, что делает она это не потому, что боится вдохнуть копоть.

      Ступив на пути, я чувствую покалывание в ступнях; мой взгляд устремляется туда, где живут янки[1]. К северу от линии Мэйсона – Диксона даже собаки обучены хорошим манерам, а в Нью-Йорке все женщины такие модницы, что меняют шляпки по несколько раз на дню. Будь я хорошей модисткой, могла бы открыть свою мастерскую на Мэдисон-сквер.

      – Хамка, – фыркаю я. На десять слов, вылетающих изо рта Лиззи, я едва могу произнести одно, и в такие дни я еще считаю себя очень разговорчивой. Китайцы не могут позволить себе хамство, особенно те из них, кто пытается вести скрытный образ жизни.

      – Ой! – Перейдя через пути, я чуть не налетаю на старичка, примостившегося на деревянном ящике. Мужчина вздрагивает, и с его головы соскальзывает сложенная из газеты шапочка. – Простите. – Я поднимаю шапочку, но старичок и не думает взять ее у меня.

      – Па, ты цел? – Шапочку из газеты у меня вырывает девушка с обожженным на солнце

1

Во время Гражданской войны в США южане обозначали этим словом жителей севера страны. После войны эта привычка сохранялась в их речи.