Дом окнами в полночь. Исповедальный роман. Валерий Морозов

graph>

      Часть первая

      «Блюдите убо, како опасно ходите…»

(Еф. 5:15).

      По логике вещей, если хуже быть уже не может, дальше должно быть только лучше? Однако…

      До конца не верилось, что из-за этакой малости он погонится за мной. Посмеётся, подосадует, да и махнёт рукой. Отбежав от злополучного кафе пару закоулков, я притёрся спиной к какому-то сараю и затаился перевести дух. Сердце, надорванное дальними пешими переходами, прерывисто бухало в левую пазуху. Убедившись в миновавшей, казалось бы, угрозе и шаркнув полупустым рюкзаком по нагретым доскам, сполз расслабленным телом на жухлую траву. Послеполуденное солнце успокоительно смежило мне веки. И тут!

      Железной дланью он ухватил безвольную сущность мою за грудки, легко, словно рычагом манипулятора, оторвал от земли и притянул к своему лицу. От здоровенной лапищи, сжимавшей мой куцый пиджачишко под самое горло, несло соляркой.

      – Ну что, бомжа вонючая, – почти шёпотом говорил этот праведник, – хорошо пообедал? Только вот беда, ты десерт забыл. А я не поленился – принёс! – И залепил свободной рукой такую оплеуху, что разбудил в голове пасхальный перезвон. – Как же, думаю, он без сладенького? Давай ешь, да не обляпайся, фря неумытая! – Да и! По второй скуле!

      Удушающий рычаг впечатал меня затылком в гулкий сарай, и у того аж загудели дощатые стены. Манипулятор отряхнул ладони и накинул на плечо спадающую лямку комбинезона:

      – Еле догнал ведь паразита! Экий пострел. А с виду доходяга…

      В ушах гудел набатный рельс. Потускневшим взглядом я с усилием различал, как сквозь радужные разводы дня удаляется платформа спины моего обидчика, гордо уносящего с собой полноразмерную сатисфакцию.

      «Господа секунданты, – хотелось воскликнуть ему вдогон, – господа, донесите этому бретёру, что есть право последнего выстрела. Это право остаётся за мной. Необходимо, чтобы он это знал! Чтобы с этим жил! Прошу вас, господа»!

      Было ли мне унизительно? Пожалуй, нет. Да и кто всё это видел? Физическая боль? А мало ли пришлось принять её по жизни? Оскорбления, мат в мою сторону – это вообще, как от стенки горох. Теперь уже и не вспомнить, когда я позволил себе не возбуждаться по этому поводу, а то и просто не брать подобное в расчёт.

      Воистину, если вода уже выше головы, то совсем не важно, насколько!

      Но где-то в глубине путаных размышлений трепыхалась непонятная назойливая мерзость. Чем-то он достал меня, этот Железный Дровосек. Немного поднапрягшись, докопался. Теперь я эту мерзость не только понимал, но и обонял. Манипулятор прав – от меня пахло. Даже не пахло, а откровенно воняло, источая гадкое амбре.

      Липкими носками в стоптанных ботинках и пропотевшей до соляных разводов рубахой. Немытым телом и пожелтевшим нижним бельём. Давно не знавшими ухода подмышками и паховой областью. Нечищеными зубами и отрыжкой от случайной бросовой еды… Внешне образ дополнялся спутанной шевелюрой, скрывавшей расчёсанную до коросты шею и засаленный воротник пиджака. Потасканными, забитыми дорожной пылью портами с пузырями на коленях и «бахромой» по низу брючин. Ведь умудрялся как-то не замечать всего этого. Свыкся. Пустому карману дыра не помеха?

      Но если уж всё расставлять по своим местам, то справедливости ради нужно признать – ну да, виноват! И в праведном осуждении можете плюнуть мне на захватанный лацкан. А разобраться, равновесен ли мой проступок пошлому мордобою? Я зашёл в эту придорожную чайхану просто потому, что крайне устал и был невыразимо голоден. Запах пищи притянул, как магнитом. Но денег-то всё равно не было, значит, под вывеской харчевни можно лишь передохнуть в человеческих условиях, а не на земле. Сегодня ни одна собака не притормозила, чтобы подбросить усталого путника. Плечо аж занемело держать на весу руку, обозначая «автостоп». Да, собственно, кому захочется сажать незнакомого оборванца в кабину?

      Наконец, выпрашивать милости надоело и я, понурив голову, всё же добил пешим аллюром двадцать километров ухабистой обочины, разделявшей эти достославные казахстанские городишки, названия которых не знал, да и знать не хотел. Мне важно было лишь держать верное направление. Наскребя по карманам последней медной чепухи, купил стакан чая, сел за столик у окна, накидал из вазочки сахара с «походом» и с наслаждением подогнул под сидение ноги.

      На кафе, в общепринятом понимании, эта забегаловка с круглолицым чайханщиком за стойкой не тянула никак. В открытые окна несло подгоревшим мясом из самопального мангала и выхлопным смрадом от прибывающих и отъезжающих машин. Интерьер составляли шаткие колченогие столы, крытые цветастой клеёнкой, да металлические стулья, издающие противный скрежет трубчатыми ножками о плиточный пол. Под потолком мотались жёлтые спирали липкой ленты, густо обсиженные мухами и длинноногими комарами. Человек пять шофёров томились в очереди, с тоской обозревая пыльные ряды пивных бутылок за спиной у «бармена».

      К моему столу, сосредоточенно глядя в поднос, заставленный едой, подошёл один из дальнобойщиков габаритами,