Плавающая черта. Повести. Алексей Смирнов

тугие губы, смеживает веки, не поворачивается и ждет. Никто не знает, какую штуку отмочит Андрей – никто на них и не смотрит, но его откровенно животная повадка сродни пряной приправе, и собрание безотчетно вбирает скотскую остроту. Их надо бить по головам, понимает Евгений, бить и бить. Ему хочется этого все меньше. Пока силы есть, он шарит по комнате взглядом и, наконец, упирается в утюг. Прикидывает длину шнура. Ищет удлинитель. Замечает его под креслом, тот свернулся кольцом. Соус начинает вести себя странно. Он будто реагирует и настораживается. Евгению чудится, что тот начинает заползать в него снизу и вроде как неуверенно разогреваться. Еще не жжет, но может. Кто-то мучается сомнениями и раздумывает, вмешаться или нет. Скорее всего, этот некто читает мысли, но не дословно, а лишь угадывает общую направленность.

      Евгений улыбается Татьяне и гладит по шее. Та начинает мурчать. Жжение отступает, не успев напитаться мощью. Евгений не задерживается и словно рассеянно движется к креслу, прихватывая по дороге утюг. Сметана разогревается, вползает обратно. Теперь придется действовать быстро.

      Вилка. Розетка номер первая. Еще одна вилка. Розетка номер вторая. Жжет все яростнее, про зуб уже можно забыть. Кто тут поближе, Лида? Потрогать Лиду, это должно помочь. От них и ждут, чтобы они разожглись друг на дружку. Принудительное спаривание, злонамеренный эксперимент неустановленных лиц. Танкист, имеющий на нее виды, ошеломленно глядит на Евгения, как на внезапную вошь. Лида не реагирует, а жжение набирает силу. Только Татьяна, значит. Не время разбираться в этой тонкости. Утюг уже нагрелся. Сметанный соус – дело, конечно, не в нем, он лишь орудие, но пусть будет как бы в нем – спохватывается, угадывает намерения. Поздно. Евгению ясно, что он управится.

      Раз! Утюг вжимается Лиде между лопаток, и та визжит, как резаная свинья. Два! Соня подскакивает, но вместо визга – воет. Родион тянет пухлую лапищу – три! Мат-перемат. Сметанный покров, местами успевший образовать коросту, рвется в лоскуты. Евгений, если напряг бы воображение, сумел бы нафантазировать чавканье и хруст. Но ему не до этого, ибо раскаленная лава теперь колышется близ сердца. Четыре! Андрею достается в лоб, которого нет, и пахнет паленой шерстью. Трещит седина. Пять! Компанию попустило, все начали что-то соображать, еще не ошпаренные привстали. Наташа, не понимая бедлама, пытается нырнуть под стол, и получает в поясницу, где мигом прожаривается большое шероховатое пятно. Танкист Шурик, забывший о порезе, пытается перехватить руку Евгения. Не то положение, чтобы миндальничать. Шесть, в лицо! Лейтенант издает глухой стон и отшатывается. Пелена уже падает, падает, падает, чары рассеиваются. Татьяна очень кстати вываливает груди, хотя и в заполошности. Семь! Восемь – себе! Уже теряя сознание от боли в потрохах, Евгений прижимает утюг к щеке. Железная подошва сурова, и он орет. Он и вправду лишается чувств.

      3

      – Надо маслом. Здесь есть масло?

      – Вы с ума сошли, никакого масла! Только холодной водой.

      – Перестаньте бредить.