Нить неизбежности. Сергей Юрьев

Как я сюда угодила – лучше не спрашивай. Мне здесь плохо. Хорошо, хоть паспорт у меня сохранился. Тем, которые без паспорта, даже домой написать не разрешают. Кормят ужасно, а отправлять назад бесплатно не хотят. У нас, говорят, расходов на таких голодранок сметой не предусмотрено. Мама, пришли, пожалуйста, денег – нужно 60 тысяч корранских песетос – это примерно 4 тысячи гривен. 2 тысячи надо на дорогу, а остальное – чтобы отпустили. Будь я проклята, если ещё раз послушаюсь каких-нибудь проповедников. Очень хочу домой. Обещаю – если мне удастся отсюда выбраться, то я и школу закончу, и без твоего разрешения вообще ничего делать не буду. Только очень тебя прошу: не обращайся в Посольский Приказ, а то меня могут отправить на принудительные работы лет на пять. Так мне господин Кордас сказал, начальник лагеря, а я ему верю. У него так: сказано – сделано. Жду с нетерпением. Только папе ничего не говори, если можно. Я сама чего-нибудь придумаю.

Твоя любящая дочь Милана.

      Глава 3

      3 сентября, 23 ч. 40 мин., Монастырь Св. Мартына, келья № 6.

      Тепло, которое накапливается под одеялом, – совсем не то, что пляжная жара. Оно своё, оно родное… Можно лежать вот так и ни о чём не думать – только смотреть вон на ту звезду, которая за окном. Хотя не звезда это, а планета, но какая разница… Скоро придёт сон без сновидений, и только ради этого стоило бы здесь остаться. Здесь или в Беловодье, куда отец Фрол всё-таки упорно хочет его сплавить. Настоятеля, наверное, понять можно, только к чему старанья… Интересно, какой пользы он хочет добиться от отставного поручика без определённых занятий и места жительства? Странно – нет никакой связи между тем, что говорит этот настоятель, и тем, что при этом чувствуешь. Значит, смысл сказанного заложен не в словах и даже не между ними. И ещё – уходя, он явственно ощущал спиной взгляд его невидящих глаз. Взгляд, который чует спина, – это всегда угроза, знак опасности, сигнал быть настороже. Так было всегда – и в приюте, и в кадетском корпусе, и в юнкерском училище, и там – в Сиаре, на Бандоро-Ико, особенно в Шао-Лю, где любая чашка чая, поданная с поклоном узкоглазой служанкой, могла стать последней. Яд – любимое оружие хуннов. Стоп! Не стоит зарываться так глубоко в воспоминания. Есть тепло под одеялом, и жёсткая монастырская лежанка надёжно прикрывает спину от дурных взглядов, и звезда сияет за окном, далёкая и безопасная. А если судьба и готовит перемены, то всё равно заведут они не дальше смерти.

      В коридоре раздались осторожные шаги, а потом кто-то застенчиво постучался в дверь. Что сказать? Да-да? Не заперто? И так все знают, что не заперто. Тут ни на одной двери нет ни замков, ни засовов. Братьям нечего скрывать друг от друга, и перед тем как войти, здесь вообще не принято стучаться.

      Стук повторился, на этот раз громче, но Онисим только шумно вздохнул в ответ. Дверь медленно приоткрылась, и в келью вплыла свеча на подставке, похожей на лодочку с ручкой.

      – Спишь? Эй, Онисим… – Это был рыжий брат Ипат, и чего только ему не спится. Может, зарезать пришёл ближнего своего. Хотя нет