С тобой. Только с тобой!. Валерий Столыпин

задал вопрос, я на него отвечаю. Скоро год как мы с тобой не гуляли, не мечтали, не разговаривали по душам.

      – Тоже заметила? Скучно стало вдвоём, подруга. Я вот всё думаю, как вышло, что мы с тобой оказались семьёй, не напомнишь? С чего всё началось?

      – Ты был самый лучший. Я таяла от твоего взгляда, с ума сходила от прикосновений, от необыкновенного запаха. Когда ты сказал “люблю”, меня трясло целые сутки. Пять минут без тебя были испытанием, несколько часов – пыткой. Первый поцелуй казался волшебной сказкой. Кажется… нет, точно – я была счастлива. А ещё… ещё ты умел делать для меня кое что особенное, но это потом, после свадьбы. Теперь, увы, разучился дарить праздничное настроение, стал равнодушным, ленивым.

      – Я тоже тогда терял рассудок, боялся, что не полюбишь меня, позже, что когда-нибудь могу тебя потерять. Серые глаза, милые кудряшки, плавные линии силуэта. Ты казалась мне такой совершенной, такой восхитительной, такой изящной, волнующей, нежной.

      – Теперь не кажусь?

      – Не то, чтобы очень. Теперь мне есть, с чем сравнивать. Это был сон разума. Ты обыкновенная, как все.

      – Следовательно, я в твоём сне – чудовище. Прикольно.

      – Нет-нет, не так. Наверно я повзрослел, понял, что придумал тебя, сочинил безупречный образ. Так бывает. Наваждение, галлюцинация, морок. Разве у тебя не так?

      – Меня всё, почти всё в нашей совместной жизни устраивает, кроме… впрочем, неважно, я готова подстраиваться, уступать, но ты тоже постарайся.

      – Зачем? Давай разведёмся.

      – Долго думал, любимый? Как ты себе это представляешь?

      На лице Вероники отразилось раздражение, следом недоумение, обида, потом брезгливость и злость. Она беспомощно сжимала кулачки, часто-часто моргала, выкатила из глаз пару хрустальных слезинок, которые немедленно промокнула платочком.

      – А давай, сколько можно играть в любовь с тенью! С чего начнём?

      – С обнуления конечно. Снимаем с себя ответственность за отношения, быт и всё прочее. С этого момента мы – свободные люди. Предлагаю отметить. Приготовь что-нибудь вкусненькое, а я сбегаю за вином. Тебе какое взять?

      – Мне Мартини и апельсиновый сок, но готовить не буду.

      – Почему?

      – Потому что у нас свободные отношения. И отмечать развод я буду не с тобой, а с Игорем.

      – С каким это ещё Игорем?

      – Стоп, Антон, остынь. Ты же обнулился. Мы теперь сожители, вынужденные до официального развода находиться в одной квартире, так? Хочу сообщить радостную весть другу, порадоваться вместе с ним.

      – Вот значит как! Тогда и я тоже… это… к Людке пойду, к Миковой. Домой не жди.

      – Тогда я Игоря сюда приглашу.

      – С какой стати!

      – Свобода, Антоха, мечта поэта. Сама хотела предложить, ты оказался смелее.

      – Давно ты с ним? Кто он, любовник?

      – Почему я должна перед тобой отчитываться? Друг, просто друг.

      – Ты его любишь, то-есть… спишь с ним?

      – О-ла-ла, это что – ревность? С какой стати ты меня допрашиваешь, господин Ноль? Впрочем, мне скрывать нечего, коли мы в разводе: просто мечтаю отдаться ему как можно скорее. Дружить с мужчиной – извращение. Хочу почувствовать его в себе целиком.

      – Думаешь вывести меня из себя? Так вот знай – у меня две любовницы: Людка и Полина.

      – С Миковой связывать судьбу не советую. На передок слаба. А Полина, какая она, я её знаю?

      – На, смотри; вот видео, вот фото.

      – Симпатичная… но стерва, –  сделала заключение жена, демонстративно переодеваясь в театральное платье, нанося немыслимой яркости макияж, –  по глазам вижу. А так ничего: простенько, но со вкусом. Ладно, поговорили и хватит. Я ушла.

      Антон закурил, включил чайник.

      Настроение было безнадёжно испорчено. Идти никуда не хотелось.

      – Игорь, значит! Муж про измену узнаёт последним. Дрянь! Так и знал, так и знал!

      Вернулась Вероника утром. Шагом манекенщицы продефилировала в спальню, скинула платье, нижнее бельё, набросила пеньюар и скрылась в ванной.

      Антон был ошеломлён её бесстыдством: вызывающей наготой, дерзким поведением, нарочито циничной демонстрацией беспредельной свободы.

      – Она что, охренела, – возмутился он, – какая наглость, какая вопиющая мерзость –  щеголять перед мужем в неглиже после того, как переспала с любовником.

      – Ты злишься, Антоша, я слышу. Полинка не дала? Сочувствую. А я… я такая счастливая. Давно такого блаженства не испытывала. Здорово же ты придумал. Мне так понравилось разводиться. Я ведь раньше не знала, что такое оргазм. Теперь знаю. Дотрагиваюсь сейчас до того места, ты меня слушаешь, где совсем недавно, буквально только