Родительская тетрадь. Стихи. Ольга Старушко

сарычей полёт.

      А потом над бухтой длинной

      солнце катится к земле:

      ремонтантная малина

      в неге, в дымке, в киселе.

      Глажу бархат против ворса.

      Вижу горы над Форосом.

      Пропадай, моя душа:

      словно море, бьётся сердце,

      и смотреть – не насмотреться,

      и забудешь, как дышать.

      Накоротке

      Отвыкну здесь держать дистанцию.

      Так исподволь,

      за кнехт канатом примотав,

      швартуют к пристани

      усталый катер, а с бортов

      покраска лущится.

      Прохожий запросто готов

      болтать на улице.

      Тропинку тайную наверх

      укажет пальцем, и

      отгонит шершня: по жаре

      смертельно жалится.

      Как быть с тобой, перетерев

      о всякой всячине?

      Глазами рыжих фонарей

      блестишь собачьими,

      и в том же стиле, поперёк,

      на водной станции

      гребёт на берег паренёк.

      И вся дистанция.

      Бухта символов

      Первый рейс отменён. Всё свежей на рассвете,

      и дельфин-азовки гонят рыбьи стада.

      А как выйдешь из бухты – закрутится ветер,

      вот и катер танцует то туда, то сюда.

      Горизонт растворился: нерезкий, нечёткий,

      дымка к морю стекает седловиною гор.

      Тесен рыбий садок. И подводные лодки

      Полифем не пускает из пещер на простор.

      Экий ласковый день на прощание выпал.

      Запах мидий повсюду. И бронзовый кот

      всё несёт Куприну серебристую рыбу,

      да мешают туристы, разный праздный народ.

      Как ныряльщик ЭПРОНа —

      плакатный, плечистый, —

      головой Дели-Христо подпирает закат:

      батарея Драпушко, где артиллеристы,

      что громили линкоры, навечно лежат.

      Рыбаки, зазывалы, капитаны, салаги,

      пёстрый ворох байдарок. Золотой Сюмболон.

      На ветру распуская разноцветные флаги,

      листригонят по кругу, провожая сезон.

      Спят обломки зубов в челюстях Феодоро:

      генуэзская хватка, крепко стиснутый рот.

      Горловиной снуёт вереница моторок,

      заклиная за рейдом смотрящий вельбот.

      В балаклавских лучах напоследок погрейся:

      и вернуться недолго – тосковать нелегко.

      Где-то там у причала до нового рейса

      ждут «Поэт Андрухаев»

      с «Лейтенантом Гринько».

      Предчувствие

      За трепетанье листьев на ветру,

      бурление теней в потоках света,

      сорочьей пары шумную игру

      и васильки в овсах за день до лета,

      за соль и корку хлеба на столе,

      за каждый час, пока родные с нами,

      за розу на обломанном стебле,

      что я спасу, размножив черенками —

      я наперёд тебя благодарю —

      за всякий миг негаданного счастья,

      за свет и воздух, коим к сентябрю

      я так и не сумею надышаться.