Последние Каролинги – 2. Наталья Навина

выгнать в три шеи из Компендия?

      – Мы твои, королева! – надрывался Крокодавл.

      Нанус тоже поднял голову и, прочитав по лицу Азарики, что милости она, скорее всего, не дождутся, тихо сказал:

      – Мы не за себя ведь просим, королева. За одного друга… нашего… и вашего…

      – Что-то не припомню у нас общих друзей!

      Голос Азарики был холоднее, чем иней на стенах Компендия.

      – Есть такой… Авель…

      – Авель? Он-то к вам какое имеет отношение? Он же в Париже, в аббатстве святого Германа!

      – Он сбежал оттуда… и стал бродить с нами по дорогам…

      Азарика искренне рассмеялась.

      – И что же случилось с этой грудой жира и глупости? Грабил придорожную харчевню и застрял в дверях кладовки?

      – Он в тюрьме, королева. В башне сеньера Бодинского, что под городом Тулем, в лотарингской земле.

      Под городом Тулем – это значит, на вражеской территории. Хотя для бродяг не существует границ…

      – Что он такого натворил? Действительно ограбил кого-нибудь?

      Когда Авель хотел жрать – законов для него не существовало, это Азарике было известно.

      – О, нет, королева. Иначе мы бы не осмелились просить за него… просто в Туле он пошел на рынок… без нас пошел… а там набирали армию для короля… то есть для принца Карла. И ему сказали, что такой могучий детина обязан послужить королю… то есть принцу Карлу. А он вроде бы ответил, что такого придурка, как Карл, свет не видел, и лучше уже служить королю Эду. Тут люди сеньера Бодинского – он ведь канцлеру Фульку союзник – на него бросились, а он, сами понимаете…

      – Понимаю. Проломил пяток голов и поломал десяток ног. Дальше.

      – Дальше его все-таки связали и уволокли в башню Бодин. Сказали – будешь сидеть, пока не сгниешь. Мы ничего не смогли поделать…

      Азарика задумалась. С Авелем у нее не было связано приятных воспоминаний, скорее напротив… в конце концов именно из-за его глупости она оказалась в каменном мешке. Ответить бы – пусть и он хлебнет того же… хотя уже хлебнул, пусть и не полной мерой. Но нельзя. Ибо Авель был единственным человеком, кроме нее, который не предал Эда по время отлучения. Пусть по тупости, по недомыслию, по приказу Гоцеллина, если угодно, – но не предал. И уж вовсе единственным оставался с ним, когда ее, сильно умную, черт унес в библиотеку… и один дрался за него. Проклятье, он и при осаде Парижа прекрасно себя показал! «Все – даже те, кого я считал дураками и подонками», – сказал Эд. Дурак – это, стало быть, Авель. Азарика подозвала нчальника стражи.

      – Пусть этих людей проводят на поварню и накормят. И пусть ждут. Возможно, с ними будет говорить король.

      Эд выслушал Азарику с неожиданным для нее вниманием.

      – Еще бы я забыл этого парня! Выпал, значит, из-под церковного крыла… и куда его занесло! Что ж, у меня перед ним долг.

      – У меня тоже, – отозвалась Азарика.

      Он угадал ее мысли.

      – Не терзай себя этим. Если бы ты в тот день не ушла, тебя бы точно убили, и теперь и я, и Авель,