Под прицелом. Ирина Мельникова

пине, раскинув в стороны руки, закрыв глаза и живя в этот миг лишь ощущениями.

      Ветер то набегает, то утихает, треплет волосы по лицу.

      Солнце такое яркое, что я чувствую его свет даже сквозь сомкнутые веки.

      Деревья шумят едва ощутимо. Листья только начали прорезаться.

      Весна… Скоро май.

      Мне немного прохладно, но вставать не хочется. Ещё пару минут… Совсем чуть-чуть…

      Вдруг сквозь звуки природы отчётливо прорезается один, чужеродный, и я моментально понимаю, что это. Самолёт. Бомбардировщик.

      Моментально открываю глаза, подскакиваю, оглядываясь и пытаясь понять, откуда идёт звук. Так и не определив место, разворачиваюсь и бегу к своим.

      А если нас сейчас расстреляют? Если лагерь – их цель? Тогда нужно затаиться где-нибудь в стороне.

      Но я бегу к нашим. Пусть лучше убьют вместе со всеми – одной мне не выжить. Гораздо лучше моментальная смерть, чем от голода или страха.

      Когда я достигаю лагеря, становится ясно, что бомбардировщик обошёл нас стороной. Сердце колотится как сумасшедшее, однако вокруг всё спокойно. На виду лишь постовые и Сан Саныч, который прошёл две войны и теперь обучает солдат здесь, на месте. Ему лет семьдесят, может, больше. И называть себя так – Сан Саныч – он нам, девчонкам, сам разрешил. Ребята зовут по-разному. Иногда по полной форме: Александр Александрович. Но это тяжело, длинно, путанно. Всем проще «Сан Саныч».

      – Что, испугала тебя птичка? – заметив мой переполошенный вид, заявляет он. – Ничего, это дозорные. Местность осматривают, точки отмечают на карте.

      – А когда отметят, что будет? – спрашиваю с тревогой, всё ещё вглядываясь в почти безоблачное небо.

      – А там от приказов начальства зависит. Могут бомбить, но, скорее, поведут войну тихо. Их цель – столица. Завоюют её – вся страна покорится. Там штаб, там начальство. А мы так, мелкие пешки. Убивать будут, только если подвернёмся.

      Сан Саныч по-отечески похлопывает меня по плечу и уходит в палатку, а я остаюсь. Смотрю на часы. Надо бы отдохнуть, всего час до новой смены. Но как сомкнуть глаз в такой обстановке? Я и ночью здесь спать не могу.

      Однако всё же двигаюсь в сторону нашей сторожки. Захожу – тихо. Нам, девчонкам, выделили «комфортабельный люкс» по сравнению с некоторыми домами рядом, в которых расположились солдаты. С крышей, тёплый, просторный. Такой только у нас и начальства лагеря. Комнатки хоть и маленькие, но и этого вполне хватает. В одной – самой большой – кухня, где мы готовим три раза в день на весь лагерь, а это двадцать семь человек. Почти все – мужики, попробуй прокорми их. Продукты нам доставляют через день вместе с письмами. Отдельно везут документы из штаба с указаниями. Секретной почтой. Я слышала, что работники этой службы проходят строгий отбор и инструктаж, и в случае внештатной ситуации обязаны сразу же сжигать материалы, чтобы они не попали в руки врага.

      Нас в лагере пять девчонок. Я, Люда и Вера – готовим. Наташа и Саша в разведке, хотя девчонок туда берут не очень охотно. Спим мы в двух комнатах. Я вместе с Верой и Людой. Они то ли спят, то ли делают вид. Я тихо-тихо крадусь мимо и ложусь на свою скрипучую кровать с ржавыми пружинами, стараясь не шуметь. Отворачиваюсь к стене, закрываю глаза и беззвучно рыдаю. Слёзы льются вопреки воле. Сколько я выплакала уже за последние две недели? И даже не верится, что всего месяц назад войны не было. У всех нас была нормальная жизнь. Жизнь, которую мы не ценили. Принимали как должное. Ну что такое, в самом деле, проснуться утром, выпить кофе, отправиться на занятия, отсидеть скучную лекцию, на обратной дороге домой выпить кофе с подругами, свободно пройтись по парку, наблюдая за парочками: у них любовь, а у тебя сессия на носу – страшно.

      Не того боялась…

      Если бы знать…

      Закрываю глаза, стираю слёзы.

      «Давай же, спи!» – приказываю себе.

      Через час снова подъём, бесконечная готовка, но это хотя бы помогает немного отвлечься.

      В лагере время тянется очень долго. Так долго, что иногда кажется, дни не проходят, а повторяются.

      Первое время я постоянно ждала. Ждала, что раздастся какой-то сигнал, и нас спасут. Что скажут: «Война окончена, мы победили». Но разве война – дело быстрое? Прошло только две недели… А вдруг это будет тянуться годами? А вдруг мне не суждено дожить до конца этого ужаса?

      Я мотаю головой, как будто это может помочь отогнать дурные мысли. Как говорит Сан Саныч: «Гарантий здесь ни у кого нет. Разве только одна – все мы однажды умрём. Рано или поздно. А на войне это случится или в глубокой старости – тут уж как Бог даст».

      Я стараюсь думать о хорошем. Вспоминаю маму. Я написала ей уже два письма, но ничего пока не получила в ответ. Может быть, до неё не дошла ещё почта? Или её перевезли в другое место?

      Я концентрируюсь на приятном – воспоминаниях о прошлом, которые берегу теперь как зеницу ока.

      Я проснулась на рассвете и слышала, как во дворе под окнами нашего дома пела компания, подыгрывая