Массаж лезвием меча. Юлия Лавряшина

тайные миллионеры?

      – Я серьезно. Из твоих одноклассников никто не скатился до бизнеса?

      – Насколько я знаю, все гордо нищенствуют.

      – Как ты думаешь, семнадцать миллионов – это много для какого-нибудь банка?

      – А ты решил ограбить банк?

      – Для начала хочу поклянчить, а уж если не дадут…

      Я почувствовала, что каменею, словно меня изнутри заливали цементом.

      – Ты… пойдешь просить деньги?

      – А что ты предлагаешь? – Рассердился он, и я поняла, что его самого так и корежит от омерзения. – Ждать, пока они сами придут и предложат? Так не придут ведь!

      – Тихо, тихо, – я уверенно погладила его взъерошенные, жесткие волосы – брат позволял проделывать такое только мне. – Надо подумать.

      – Пока ты думаешь, цены на бумагу растут!

      – Что ты хочешь, – инфляция!

      – Я хочу издать мою книгу, – он вдруг побледнел так, что я решила, будто его сейчас стошнит, и непроизвольно отстранилась.

      Но Аркадий понял это движение по-своему и отрывисто спросил:

      – Что? Считаешь это белой горячкой? Вы все думаете, что я безнадежен?

      – Никто так не думает, ты же знаешь.

      – Я знаю. Я действительно безнадежен. Но разве это может помешать мне издать книгу?

      – Конечно, не может.

      Он опять вспылил:

      – Почему ты вечно со мной соглашаешься? Моей утешительницей подрядилась? Может, тебе стоило хоть разок на меня разозлиться?

      – Сейчас разозлюсь, – пригрозила я, и Аркадий не выдержал, разулыбался. Он никогда не был красивым мальчиком, но радость делала его удивительно милым.

      Запустив руки в густые волосы, он тихо пожаловался:

      – Мне так плохо… Кажется, умереть легче.

      – Никто из нас не знает, каково это – умирать.

      – А вдруг и не суждено узнать? Умрешь, а там темнота. Никакого длинного коридора. Никакого света в конце.

      – Приятная утренняя болтовня…

      Аркадий вдруг встревожился:

      – Крыска еще не ушла? Нехорошо отпускать ее без пары ласковых…

      – У нее последний экзамен сегодня, – напомнила я.

      – Ну, за Крыску можно не беспокоиться.

      – Не такая уж она и железная.

      – А кто сказал, что железная? Умная просто. Подвинься-ка.

      Беззастенчиво отбросив простыню, Аркадий бережно спустил с кровати ноги и замер в томительном ожидании. Я ни разу не изнывала от похмельного синдрома, и тем не менее отчетливо представляла, как разливается по суставам злая ломота, готовая вывернуть их и расплющить; желудок ворочается у горла отвратительным сгустком, а испускаемый им яд вливается в мозг, раскаляя беззащитную кору до температуры вулканической лавы. Брат живописал свои мучения столь смачно, что я не однажды разделила их с ним. Когда он впервые заговорил о похмелье, я поверила в его писательский талант.

      – До ванной дойдешь? – Я уже готова была помчаться за тазом.

      – Ты называешь ванной тот убогий метровый гибрид, что позволяет умываться, не вставая с унитаза, но лишает удовольствия